Вот Адама Мецишевского газеты не склоняют. Зато кому прикажете следить, чтобы доктор не отдал союзникам все снадобья из корабельной аптеки? Старший помощник! Кто должен проследить, чтобы поступила плата за пушки? Старший помощник! Кто должен придумать схему, благодаря которой эта плата поступит не бумажками? Он же, и быстро! Собственные фантики правительство Конфедерации берет неохотно. Как иначе: каждый штат может при необходимости допечатать еще. К тому же каролинцы отчего-то больше доверяют купюрам с портретом Люси Холкомб, чем тем, которым довелось родиться под прессом в Остине.
Что выбрать? Есть хлопок. Но тогда нужно заходить в нейтральный порт, продавать «судовое имущество». Демонстрировать всему миру перфорацию в борту Евгений Иванович явно не пожелает. Значит…
— Простите…
Ну вот. Один погружен в собственные мысли, другая спешит. Результат — черный сюртук штабс-капитана Мецишевского возвышается над опрокинутой корзиной со снятыми бинтами. Кровь, гной…
И, между прочим, последние приличные брюки. Пообносились не только конфедераты! Кусок неплохого сукна — испанцы тоже умеют ткать шерсть, или английскую таскают контрабандой — лежит в каюте. Все недосуг навестить портных. А девчонка — видно только белое покрывало на голове, да слышно тоненький голосок — собирает заразный ужас обратно в корзину. Руками без перчаток.
Вспомнилось — про трупный яд. Сказал.
— Сказки, — донеслось в ответ из-под ног. — Страшилки глупые. Но что зараза — верно, нам пироговские инструкции еще в прошлом году привезли. Но, вы, сэр, не бойтесь за товарищей. У нас все хорошо. Я это все хорошенько выстираю и прокипячу!
— Но…
В уме не вяжется. Страна хлопка стирает и кипятит использованные бинты! Так что часть хлопот побоку, корзину на плечо — а личико с носом-картофелиной, зеленые кошачьи глаза и выбившаяся из-под покрывала морковного цвета прядь расскажут все сами. Тогда и выяснится, не лучше ли рискнуть, и все-таки попробовать даже тяжелых довезти до Чарлстона — сквозь качку, сквозь тряску зыби. Но тоненький голосок говорит разумные вещи:
— У нас, в Техасе, почти нет ткацких фабрик. Поэтому ваты — сколько хочешь, чесалки для хлопка чуть по-другому приспособить, и все. А бинт — это ткань… Не хватает. Но у нас все чисто, стерильно. Часами кипятим… Не беспокойтесь за ваших мальчиков. Выходим.
И это уверение почему-то стоит дороже официальных заверений главного врача. А еще выясняется, что медсестра по имени Грейс — ирландка, а потому католичка.
— И солдатам у нас пайки выдают, всем. И морякам…
Медицинские же сестры, выясняется позже, сидят на половинном. И семьи солдат — тоже. Говорят, хотели вовсе пайки для гражданских отменить, но в воздухе потянуло мятежом, а в порт прорвался очередной пароход с продовольствием…
Вечером довольный Алексеев слушает доклад. На место пушек поступит отменно ликвидный груз, который союзники с руками оторвут: обувь. А подсказала все та же рыжая медсестра.
Католическая церковь попалась маленькая и не слишком похожая на костел — так, дом молельный. Но там оказалась Грейс. Как развязался разговор, и не вспомнить, зато ирландка, у которой родственники, похоже, по всей стране — и все пишут! — навела на идею. Всего лишь пересказала письмо родственницы из Теннесси. О том, как лед по ночам схватывает лужи, застывает тончайшим стеклом, осколки которого режут босые ноги солдат.
— Брат Падди, тот, что недавно был в отпуске — специальном отпуске, сэр! Сам Том Джексон сказал: если наши женщины будут рожать от трусов, а не от солдат, — за что нам воевать? И отправил домой на целый месяц! Да, он женат на моей сестре, но живут они в Алабаме, по ту сторону реки. Скоро маленький будет… Так вот, он по ту сторону Миссисипи, и ботинок им точно не хватает. Выдают какой-то ужас: хлопковый верх на деревянной подошве! Все потому, что по большой реке ходят янки, и ни скот перегнать, ни кожи перевезти! У нас и фабрику построили. Армия по эту сторону реки в хороших башмаках и сапогах, а остальные разуты. Это просто ужасно!
Осталось не полениться и обувную фабрику навестить. И предложить неплохую цену — пусть и местными бумажками. А что еще может им предложить правительство? Так что сто тонн обуви для серых полков уютно пристроились в трюме, чуть повыше балласта.
— У нас были небольшие потери. А медицинский персонал не справляется. Я завел разговор в госпитале… Хорошо, Адам Филиппович, что ты не при револьвере. Потому что врачей им самим не хватает, и медицинских братьев — тоже. Но вопрос нужно решать. Так что у тебя новая головная боль: четыре девушки. Да, на боевом корабле. Вообще-то и двух хватило бы, но потому и нужны четыре: чтобы всегда держались хотя бы по две. Нужно обеспечить каюту… ну и с личным составом поговорить. Чтоб поняли — случись что, эти будут врачу инструменты подавать, повязки накладывать, тащить их, беспомощных, к шлюпкам — через две палубы. А придется — и на дно со всеми идти. Потому про то, что у них под фартуками и косынками — забыть напрочь. Всем, включая господ офицеров. В конце концов, мы — не парусный крейсер, в порту бываем каждую неделю… Потерпят!
И вот штабс-капитан от адмиралтейства Адам Мецишевский хватается за голову. Он, правда, в ужасе — но не удивлен. А уж как услышал одно из имен… Ну, нашел. Ну, спросил рыжую, что она вообще на корабле делает.
— Воюю за Конфедерацию и Зеленую Эйре. — Выяснилось, что девчонка умеет не только щебетать. Слова выходили до комичного важными. — Я слышала, у вас в Каролине есть леди, что пушки льет, и береговой батареей командовала. Вот она — да! А я что… Никакой разницы с госпиталем, только качает немного. Ну, еще петь могу. Вы ведь, говорят, по вечерам поете? И не беспокойтесь! Тут все — мои подруги. Я за ними в три глаза смотреть буду… Верите?
И ведь действительно — пела, да еще как! А хлопоты свелись к лишнему докладу по утрам и мелким просьбам: того не хватает, да этого. Сердитое зимнее море доставляло куда больше забот, старалось выбить заплаты из продырявленных бортов, волны с размаху били корабль по низкому носу, норовило заглянуть в каземат.
А потом был привычный запрос с острова Салливен, и гавань, среди которой, словно залетевшая на ночной огонь бабочка, складывает лиселя русский корвет.
На пирсе — черно от мундиров, глаз слепит сверкание эполет. Даже странно! Откуда-то взялся целый капитан 1-го ранга. Знаком… Да! С акварели с героями Севастополя! Рука взлетает к козырьку. Вот и ответное представление:
— Бирилев Николай Алексеевич. Прислан принять команду над броненосным крейсером «Александр Невский». Кстати, под шпицем весьма высоко ценят ваши успехи, Евгений Иванович, — сразу стал официальным. — Высочайшим указом велено, в ознаменование успешного командования боевым кораблем столь высокого класса и отбытия ценза по нахождению в море — произвести мичмана Алексеева, минуя звание лейтенанта, в капитан-лейтенанты Русского императорского флота. Также, в ознаменование отличного мужества и храбрости, выказанных при командовании фрегатом «Александр Невский», несмотря на полученные раны, наградить его орденом Святого Георгия четвертой степени. Поздравляю, капитан-лейтенант!
Как внезапно! Хотя этого следовало ожидать. Значит, он хозяин на крейсере только до того, как на борт взойдет новый капитан. Что ж, корабль ему, и верно, велик. И то, что на замену прислан сам Бирилев — награда немногим меньше самого Георгия! Значит, правильным кораблем новый «Невский» получился. Достойным одного из лучших капитанов. Служить же под началом Николая Алексеевича — точно не будет скучно! Руки приходится сжать в замок, чтоб не егозили. Достоинство и еще раз достоинство. Ты все еще командир крейсера. Только вот сердитый зимний ветер протягивает насквозь.
— Полагаю, вы пожелаете ознакомиться с кораблем и личным составом.
— Безусловно…
Но сначала — капитанский салон. И разговор… Новый командир с чего-то сумрачен. Быть может, беспокоит севастопольская рана?
— Я привез нескольких офицеров для замещения должностей, положенных офицерам Морского корпуса… — Бирилев осекся. Верно, заметил стиснутые до побеления костяшек кулаки. — Не волнуйтесь. Штабс-капитан Мецишевский останется старшим помощником и числиться отныне будет по Корпусу морских офицеров, а не инженеров-механиков. Не волнуйтесь ни за прапорщиков, ни за механиков. Первым открыт путь в мичманы флота, вторые тоже не забыты. Старшему, кстати, в обход традиций высочайше определен в награду орден Святой Анны с мечами. Полагаю, вам самому следует порадовать сослуживцев. Так что не беспокойтесь, Евгений Иванович, никто не обижен. В Адмиралтействе подумали обо всем… одного предусмотреть не смогли. Ваших подвигов славных! И что мне теперь с вами делать?
— А что со мной делать? — удивился Алексеев. — Сейчас перетащу пожитки в офицерскую каюту, по новой должности. Какую определите.