– Дорогая Сиф, – начал он, подойдя к девушке, – я должен вам кое в чем признаться, – и далее рассказал со всем смирением, но коротко и ясно, правду о своей «замечательной речи» – о том, что он не слышал из нее ни слова. И закончив, добавил:
– Вы же понимаете, моего самолюбия это никак не затрагивает – ведь это была речь Локи, а вовсе не моя – так перескажите мне, что я говорил, нисколько меня не щадя.
Глядя на него с удивленной улыбкой, она ответила:
– Честно говоря, я гадала, что такого вы сказали Миккиду, отчего он теперь летает как на крыльях, – да и сейчас не совсем понимаю. Но, должна признаться, помню я не больше, чем он, и не могу оправдаться даже стаканчиком неизвестного вина. В голове у меня вдруг стало пусто, время как будто остановилось, и из всей вашей речи я тоже слышала только последние указания насчет экспедиции Афрейт и водоворота. Но все кругом были в восторге, и я притворилась, что слышала все, не желая вас обидеть или показаться дурочкой. Повела себя, как овца в стаде! Потом я хотела признаться в этом Афрейт и жалею, что не призналась, потому что у нее было тогда такое странное выражение лица… Вы, наверно, подозреваете, как и я теперь, что она тоже?.. Мышелов уверенно кивнул.
– Я подозреваю, что ни одна душа не слышала ни слова из главной части моего выступления – вернее, выступления Локи, но все притворились потом, что слышали, и впрямь, как стадо овец – во главе со мною, черным козлом. Стало быть, только Локи знает, что сказал Локи, и мы плывем сейчас на минголов, доверившись сами не зная кому.
– Что же теперь делать? – спросила она с интересом. Мышелов, глядя ей в глаза, улыбнулся, покорно и в то же время комично пожал плечами и сказал:
– Что ж, продолжим плавание, ибо вы этого хотели и для этого наняли меня.
Тут «Бродяга», в борт коего ударила волна, сильно накренился, Сиф толчком бросило к Мышелову, он подхватил ее, и губы их встретились – трепетно, но ненадолго, ибо Мышелову должно было поспешать на палубу, дабы выяснить, что произошло (вернее, подтвердить свою догадку), и Сиф побежала за ним.
«Бродяга» вышел из порта Соленой Гавани и из-под укрытия соляной скалы вошел в Крайнее море, где восточный ветер задувал резче и волнение было сильнее, а солнце щедро заливало паруса и палубу. Мышелов встал к румпелю вместо печального Урфа, и тот вместе с Гибом и Миккиду поднял парус для встречного галса на восток. И этот маневр, следуя за «Бродягой», один за другим повторили «Морской Ястреб» и причудливо снаряженные суда рыбачьего флота.
***
Этот же восточный ветер, с которым боролся «Бродяга», гулял над южной половиной Льдистого острова и далеко в море подгонял на запад корабли идущих за солнцем минголов. Их было великое множество, этих зловещих галер с квадратными парусами, резавших носом волны, и на них то и дело слышалось ржание жеребцов, когда клети из черных, диковинно изогнутых прутьев заливала морская вода. Все глаза были устремлены на запад, и трудно было сказать, в коих из них полыхало большее безумие – в глазах скаливших зубы людей, одетых в меха, или в глазах несчастных коней с оскаленными зубами.
На корме флагмана это безумце приобретало философскую окраску – там Гонов беседовал со своим лекарем-колдуном и прочими мудрецами, предлагая им такие вопросы, как «достаточно ли сжечь город дотла или его должно еще и растоптать?», и размышляя над ответами вроде «достойнее всего растоптать, превратить в добрую, плодородную землю, а сжигать не Надобно вовсе».
Над северной же половиной Льдистого дул тем временем сильный западный ветер, отчего вдоль линий раздела образовалась зона ураганных шквалов, и этот ветер гнал с запада на восток такую же армаду идущих против солнца минголов, вождь которой, Идумир, тоже беседовавший со своими философами, задал им следующий вопрос: «Как предпочтительнее убить себя – бросившись на вражеское копье в первой же атаке или выпив яд по завершении последней?»
Он выслушал их тщательно аргументированные ответы и встречный вопрос: «Коли смерть столь желанна, что превосходит наслаждение любовью и грибным вином, как удалось нашим благородным и достойным предкам уцелеть, чтобы породить нас?» и ответил на него, жадно глядя на восток обведенными белыми кругами глазами: «Все это лишь теории. На Льдистом мы еще раз подвергнем проверке практикой правильность ответов на всякие мутные вопросы».
А над всеми ветрами парил в своей ледяной сфере Кхахкт, неотрывно изучая карту и передвигая по ней время от времени фигурки, изображавшие корабли и мужчин, лошадей и женщин – и даже богов, – столь низко склонив над картой свое щетинистое лицо, что ни одна, самая крохотная пешка, не смогла бы избежать его пристального, испытующего внимания.
***
Солнце вставало, дул сильный ветер, когда Афрейт, шагавшая в полном одиночестве по вересковым холмам, где лишь изредка встречались низкорослые кедры, миновала последнюю из брошенных жителями ферм с покосившейся серо-зеленой дерновой крышей и приблизилась к Холодной Гавани. Ноги у нее были стерты, она очень устала (даже петля Одина на шее казалась ей тяжким грузом), ибо отряд шел всю ночь, сделав лишь две короткие остановки на отдых, и на полпути к тому же им пришлось пробиваться через полосу между, юго-восточной половиной острова, где задувал восточный ветер, и северо-западной, где правил западный, в котором бушевали переменные ветра, достигавшие шквальной силы. Но девушка должна была проверить, кто впереди – друзья или враги, поскольку сама назначила себя впередсмотрящим Гронигера с его тяжело нагруженными нелепыми маршировалыциками. Еще до рассвета она, оставив носилки, подошла к Гронигеру и указала ему на необходимость выслать кого-то вперед, поскольку цель путешествия близка и следовало опасаться засады. Он же как будто не сознавал опасности и был столь равнодушен и беспечен, словно и сам он, и все воины его собирались топать и топать вперед с остекленелым взглядом, скандируя марш, сочиненный Гейл, пока не наткнутся на, минголов или на Фафхрда с его отрядом. А не наткнутся, поняла Афрейт, так зашагают прямехонько в холодный Западный океан, не дрогнув и не запнувшись, словно стая спятивших леммингов. Однако возражать против того, что она пойдет на разведку, Гронигер не стал – равно как и не выразил никакого беспокойства относительно ее безопасности. Куда только делись его здравомыслие и осмотрительность?
Вскоре ее зоркие глаза разглядели Скора, караулившего Холодную Гавань из рощицы карликовых кедров, откуда Фафхрд обстрелял вчера минголов. Когда Афрейт его окликнула, Скор стремительно развернулся, натягивая лук, но увидел знакомый голубой наряд и вскочил на ноги.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});