Мышелов не знал, сколько времени следовал за четырьмя свихнувшимися на боге женщинами по странной, похожей на туннель, пещере, которая уводила их все глубже и глубже под ледник, в самые недра Мрачного вулкана. Во всяком случае, он успел обстругать и расщепить концы всех трех ветвей, которые захватил с собой, чтобы они могли загореться быстро. И уж точно он успел изрядно устать от песни, пророчившей минголам смерть, которая звучала уже не только в его голове – ее скандировали вслух, словно марш (совсем как ему померещилось при виде людей Гронигера), все четыре женщины. Ему не пришлось себя спрашивать, откуда они ее знают, поскольку позапрошлым вечером в «Огненном логове» они слышали ее все вместе, но легче ему от этого не было и сама песня не становилась сколько-нибудь привлекательней.
Он попытался было поговорить с Сиф, которая неслась вслед за остальными, словно обезумевшая менада, и объяснить ей все безрассудство и рискованность похода в никем не изученную пещеру, но она только показала ему на факел Рилл и ответила:
– Смотрите, как пламя тянется вперед. Бог приказывает, – после чего вновь начала петь.
Он не мог отрицать того, что пламя и впрямь тянулось вперед, когда по всем правилам при таком быстром продвижении должно было отклоняться назад, – да и горел факел дольше, чем вообще полагается факелу. Поэтому все, что оставалось Мышелову, – это пытаться запомнить дорогу внутри скалы, где поначалу было холодно из-за окружавшего ее ледника, но постепенно становилось все теплее, и ветерок из глубин доносил слабый запах серы.
Он может, конечно, быть орудием и игрушкой таинственных сил, думал про себя Мышелов, сил, куда более могущественных, чем он сам, которые даже не соизволили поставить его в известность, о чем они говорят его устами, но это не значит, что такое положение должно ему нравиться (речь, им произнесенная, из коей он не помнил ни слова, беспокоила его все больше и больше). И утверждать свою зависимость от этих сил, как делали эти женщины, бессмысленно повторяя песню смерти, ему вовсе не хотелось.
А еще ему было неприятно сознавать, что он зависит от женщин и все глубже вовлекается в их дела, как сознавал он это все три последних месяца, взявшись в Ланкмаре выполнять поручение Сиф, что вдобавок поставило его в зависимость от Пшаури, Миккиду и прочих его подчиненных и от собственных амбиций и честолюбия.
И больше всего ему не нравилось, что он зависим теперь и от сложившегося представления о нем как о невероятно ловком парне, способном обвести вокруг пальца минголов со всеми их богами и божками, о герое, от которого все ждут богоподобного совершенства. Почему он не признался даже Сиф, что не слышал ни слова из своей замечательной, по словам всех, речи? И если он и впрямь может справиться с минголами, так почему же мешкает?
Туннель, по которому они так долго шли, вывел их в нечто вроде грота, наполненного испарениями, и внезапно они уперлись в огромную стену, уходившую вверх, казалось, до бесконечности и столь же бесконечно тянувшуюся в обе стороны.
Женщины перестали петь, и Рилл вскричала:
– Куда теперь, Локи? – и Хильза дрожащим голосом повторила этот вопрос, затем матушка Грам пророкотала:
– Скажи нам, стена, – а Сиф воскликнула громко:
– Говори же, о бог.
Мышелов быстро подошел к стене и коснулся ее. Она оказалась такой горячей, что он едва не отдернул руку, но все же сдержался и ощутил ладонью и пальцами ровную, сильную пульсацию в камне, в точности повторявшую ритм надоевшей песни.
И тут, словно в ответ на просьбу женщин, факел-Локи, от которого оставался уже небольшой огрызок, вспыхнул внезапно, разветвившись на семь языков, невыносимо ослепительным пламенем – удивительно, как только Рилл его удержала, – и осветил каменную поверхность пугающе огромной стены. Мышелову показалось, что камень под его рукой вздымается и опадает в такт внутренней пульсации и что пол под ногами колеблется тоже. Затем громадная поверхность стены вспучилась, жар весьма усилился, а с ним и запах серы, отчего все начали задыхаться и кашлять, и воображение вмиг нарисовало каждому картину землетрясения и заливающие пещеру потоки раскаленной лавы, хлынувшие из недр горы.
Мышелов оказался столь предусмотрителен, что, невзирая на изумление и страх, сообразил в этот момент ткнуть одну из своих расщепленных веток в ослепительно пылавшее пламя. И сделал это весьма вовремя, ибо божественный огонь потух так же внезапно, как вспыхнул, после чего в пещере остался лишь слабый свет его загоревшейся ветки. Рилл, вскрикнув от боли, как будто только сейчас ощутила ожог, бросила мертвый факел. Хильза захныкала, и все женщины неуверенно попятились от стены.
И, словно услышав приказ, переданный вместе с огнем факела, Мышелов не мешкая повел их обратно той же дорогой, какой они сюда пришли, прочь от удушающих испарений, по ставшему вдруг мрачным и путаным проходу, который только он и запомнил и в котором по-прежнему ощущалась пульсация камня, повторявшая ритм их песни, – прочь, к благословенному свету дня, к воздуху, небу, полям и к благословенному морю.
Но дальновидная предусмотрительность Мышелова (столь дальновидная, что порой он и сам не знал ее целей) не кончилась, ибо в момент величайшей паники, когда Рилл отбросила остаток факела-Локи, он зачем-то подхватил его с пола и спрятал этот маленький, еще горячий уголек в свой кошель. Потом он обнаружил, что слегка обжег пальцы, но уголек, по счастью, остыл достаточно, чтобы кошель не загорелся.
***
Афрейт, закутанная в серый плащ, сидела, отдыхая, возле носилок на заросшем лишайником камне в широком проходе через Гибельные земли (недалеко от того места, где Фафхрд впервые наткнулся на минголов, о чем она не подозревала). Налетавший порывами ветер с востока, чья прохлада казалась прохладой самого фиолетового неба, рябил задернутые занавески носилок. Помощники Афрейт сидели у одного из костров, разведенных из принесенного с собой дерева, и ели горячую похлебку. Виселицу они под руководством девушки установили так, что она возвышалась теперь над носилками наподобие опрокинутой буквы Г, и угол ее напоминал две балки, оставшиеся от покосившейся крыши.
На западе еще не догорел закат, и Афрейт видела дым, поднимавшийся из кратера Адовой горы, а на востоке уже воцарилась ночная тьма, и можно было разглядеть слабое свечение над Мрачным вулканом. Очередной порыв ветра заставил ее поежиться и натянуть получше капюшон на голову.
Тут раздвинулись занавески носилок, оттуда выскользнула Мэй и подошла к Афрейт.
– Что это у тебя на шее? – спросила та у девочки.
– Петля, – пылко и не без торжественности в голосе объяснила Мэй. – Это я ее сплела, а Один показал, как делать узел. Теперь мы все будем принадлежать к ордену Петли – так мы придумали сегодня с Одином, пока Гейл спала.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});