Я кивнула.
– Да, я постараюсь, Кэт.
Она положила руку мне на плечо и добавила:
– Ни один мужчина не стоит этого, дорогая!
Я подумала о Ричарде, о моем Ричарде, в котором было столько привлекательности, мужественной красоты и интеллекта! Ричард был божеством среди других мужчин.
– Ты не знаешь… ты ведь не знаешь его!
– Вот я люблю моего Билла, – сказала она. – И я тебя уверяю, если б Билл бросил меня и у меня не было бы даже ребенка, чтобы хоть немного утешиться, я чувствовала бы себя очень несчастной, но я бы не допустила, чтобы это разрушило всю мою жизнь! Я не верю, что жизненные условия могут оказаться сильнее человека. И никогда в это не верила. Допускать такую мысль – слабость, дорогая. Вот почему поведение бедного Пата приводило меня в ужас и возмущало.
Я согласно кивнула. Я поняла: Кэтлин – очень хорошая и добрая, но ей чужды глубокие чувства. Конечно же, по-своему она преданно любила своего мужа. Но, подобно многим настоящим англичанкам, она умела сдерживать свои чувства и никогда не давала им воли. Наверное, она навсегда останется такой.
Мне не хотелось спорить с Кэтлин. Пусть она думает, что я постараюсь забыть «эту не столь уж серьезную интрижку»: ведь это не зашло у вас слишком далеко? – спросила она. А поскольку ни я, ни он не сделали ничего предосудительного и не произошло ничего непоправимого, а он, судя по всему, вел себя весьма достойно и тем облегчил жизнь и мне, и себе, вовремя остановившись и оказавшись вполне благоразумным… и так далее и тому подобное, то…
Я смотрела на нее, а она стояла передо мной, сверкая своей белозубой улыбкой, такой же прекрасной, как и раньше. Она вся сияла, была счастливой и довольной. В каком-то смысле можно было сказать, что она полностью реализовала себя, выполнив свое предназначение: у нее была эта небольшая, залитая солнцем квартирка, которую она содержала в безукоризненной чистоте, прелестная маленькая дочка и муж, капитан третьего ранга, который вот-вот должен был приехать в отпуск.
Я завидовала Кэтлин, очень! Завидовала ее мировоззрению и ее цельной натуре! Я не умела быть такой. Ричард и я никогда бы не смогли стать такими, как Кэт. Может быть, мы были склонны к самоанализу?.. А может быть, во мне было слишком много романтизма и до болезненности развитого воображения; и я знала, что Ричард был таким же. Если бы мы жили вместе, то нас связывало бы нечто большее, чем обычные брачные узы: это был бы духовный, чувственный, интеллектуальный союз. (О Ричард, любовь моя, это было бы действительно так, мы доказали друг другу это…)
Но в то солнечное, очень солнечное и несчастное утро, когда я вошла в квартиру Кэтлин, у меня не было никаких эмоций, кроме горечи. Я ненавидела жизнь, потому что она отняла у меня Ричарда, ненавидела себя, потому что я не могла спрятаться от себя и своего горя.
Я попыталась встряхнуться. Я решила не говорить больше о своей жизни, попыталась загнать эти мысли далеко в подсознание. В доме была очень милая маленькая комнатка, где я и распаковала и разложила свои вещи. Затем я направилась в детскую поиграть с Анной-Розой. Ее пухлые личико и ручки, веселый смех и тоненький звонкий голосок были так милы! И я подумала: «А у меня никогда не будет ребенка!.. Как бы мне хотелось ребенка, ребенка от Ричарда… как бы мне хотелось!»
Кэтлин позвала меня погулять. Синева моря переливалась блестками солнечных лучей. На набережной толпились люди. Все вокруг выглядело свежим, веселым и бодрящим. Я была уверена, что после Лондона, где было так жарко и душно, этот напоенный свежестью воздух пойдет мне на пользу. В последнее время я никак не могла сосредоточиться на делах. Видимо, у меня вызывала сильное перенапряжение даже та необременительная работа, которую я выполняла для доброго Дикса. Я была рада, что смогу отдохнуть, не делая ничего, и пусть Кэт ведет меня, куда ее душе угодно, а я полностью отдамся этому «целебному воздуху». Но мне не понравилась атмосфера Брайтона с его толпами людей. Да еще меня все время сопровождала тень Ричарда, я чувствовала прикосновение его рук, видела его быструю, незаметную для посторонних улыбку…
Казалось, он говорит со мной оживленно и интересно, так, как умел говорить только он. Я была охвачена тем незабываемым очарованием, которое почувствовала во время нашей первой встречи, и в то же время я была убита горем от неутешной печали и тоски по Ричарду, которого не могла вернуть. Я испытывала такие же невыносимые страдания, как когда-то в монастырском приюте, где безнадежно скучала по дому. Это было похоже на ностальгию – невыразимую печаль, которая лишает красок все окружающее. Я думала: «Как странно, когда ты с тем, кого любишь, сразу усиливается способность радоваться, получаешь удовольствие от самых незначительных пустяков. А когда возлюбленного рядом нет, тебя ничто не радует и мир для тебя не существует».
Моей дорогой Кэтлин так хотелось утешить меня. И в угоду ей я старалась как можно лучше отдохнуть за эту неделю: я пыталась побольше есть, проявлять активный интерес к моей крестнице и помогать Кэтлин принимать гостей. Она умела легко сходиться с людьми и очень любила развлечения, поэтому у нее в доме всегда было много людей, и я думаю, она была уверена, что знакомство с ними пойдет мне на пользу, отвлекая от мыслей о Ричарде.
Кэт была рассудительной и практичной особой, чего не хватало мне, хотя как-то раз она сказала, что я в полной мере обладаю этими качествами. Она вспомнила, что она, да и все семейство Уокер когда-то считали, что я слишком замкнутая, а по временам и просто холодная.
– Должна сказать, что вся эта история очень повлияла на тебя, дорогая, – заметила она однажды вечером, когда мы сидели в гостиной и ждали прихода ее друзей (среди них был один флотский лейтенант, который любил музыку и, по ее мнению, должен был мне понравиться).
Я понимала, что Кэтлин хотела познакомить меня с кем-нибудь, но ее попытки были обречены на неудачу. Во всем мире она не смогла бы найти такого человека, который заставил бы меня позабыть Ричарда. Мучительные воспоминания о нем, о его поцелуях, о нашем прощальном объятии не покидали меня ни на минуту. О Ричард, любовь моя, ты затмил для меня всех мужчин в мире!
Я согласилась с замечанием Кэтлин:
– Да, я и правда очень подавлена.
– Ничего, – сказала Кэтлин, угощая меня сигаретой. – Это как болезнь или что-то вроде операции. Сначала больно, потом становится легче, а в конце концов остается только шрам.
Я даже улыбнулась. Кэтлин казалась мне в тот момент наивной, как будто она была намного моложе меня. А я, встретив Ричарда, превратилась в зрелую женщину…
– Я думаю, – продолжала Кэтлин, – такие серьезные тихони, как ты, должны переживать все гораздо тяжелее, чем прочие люди. Ты с трудом держишься на поверхности.