Через окна он увидел людей в подвале. Они сидели замерев и слушали дождь. Из темноты доносились звуки. Голосов было слишком много, чтобы расслышать каждый в отдельности. Томас с трудом собирал свои мысли, сыпавшиеся, как песок с горы, из-за отсутствия опоры.
«Собаки опять залаяли. Вот напасть!»
Хм, забавно: эта мысль застряла в голове, как невысказанное признание священника.
Чтобы убедить самого себя в непричастности собак, Томас погладил их по головам. Они угомонились, и только тогда он осознал, что псы действительно гавкали.
Иногда, во времена одиночества и тоски, он задумывался над тем, почему не прожил ни с одной женщиной дольше месяца, ведь попадалось множество таких, которые соответствовали всем его требованиям. Томас чувствовал, что чего-то не хватает… какой-то жизненно важной детали, заставлявшей его нуждаться в близком человеке. Даже Джорджия О’Брайен, если уж на то пошло, могла стать достойным выбором. Однажды вечером она позвонила ему, но Томас по необъяснимой причине сделал вид, что не узнал ее. Он часто думал, что Мэтью — его сын. Мысли, конечно, странные, но если задуматься, жизнь могла сложиться совсем по-другому. В такие вот унылые моменты по ночам, когда Томас погружался в размышления о непоправимом, Джек и Пит были лучшей поддержкой. Они пристраивались у его ног и начинали облизывать пятки.
Он видел в окнах церкви жителей Бедфорда, их голубые глаза… голубые?
Что удерживало его в этом городе? Томас пришел к однозначному выводу — ничего. Он мог уйти хоть сегодня ночью — к вершине холма и дальше через лес. Из далекого скаутского прошлого он помнил, что мох растет с северной стороны. Элементарно. Стоит ли забрать женщину с мальчиком? Провозгласить их своей собственностью и сматываться отсюда. Прямо сейчас? Эта мысль очень взволновала, взбудоражила его… да! Уйти сейчас. Но Томас чувствовал себя уже слишком старым, никакая женщина не захочет его. Тогда зачем?..
— А вы что думаете, ребята? — спросил он у собак.
Они подняли головы и взглянули на него с подозрением, словно не узнали голоса любимого хозяина. Вероятно, странное жужжание вокруг настораживало их, и они испугались. Это игра воображения, решил Томас, раз начинает казаться, что у его мальчиков голубые глаза…
— Да. Пойдем, я думаю. Приключение! Вам понравится, — сказал он, потрепав Пита по загривку. Пес ощетинился.
Они втроем отправились к холму. В северном направлении — город, затем кладбище и лес. Томас шел, дрожа от холода, джинсы промокли, но ничего страшного — это не смертельно. В конце концов, это всего лишь прогулка без намеченной цели.
«Надоело слушать, как они лают».
Пит снова занервничал. Эти собаки сильно отличались от Кудри. Наверняка выродки. Что ж, случается. Он долго дрессировал их: учил давать лапу и выполнять другие трюки. Но несмотря ни на что, Джек и Пит были его хорошими друзьями.
Идя по дороге, Томас наконец-то осознал, что уже ночь. Тени сгущались, как он и предвидел. Часть его знала все наперед. Еще до рождения Сюзан Мэрли он был уверен, что однажды такая девушка появится.
Чак Брэнн застрял в паутине. Чем больше он боролся, тем сильнее застревал в белых волокнах, опутавших его, как свадебное платье… Томас остановился. Какого дьявола?..
Дом семьи Ходкин покрыл слой льда. Улица затоплена. Из фабрики шел дым… что, черт возьми, происходит?
Томас ускорил шаг. Джорджия звонила только один раз, но он знал, где она живет и что нужно делать, если удастся разыскать ее. Не важно, понравится он ей или нет, главное — будет кого защищать.
Томас дернулся вперед, и собаки, встревожившись, залаяли. Сибирские хаски по природе своей крупные животные, им нет нужды повышать голос — только в крайних случаях, когда их намерения очень серьезны. Томас в страхе побежал. Его ухватили за куртку, но он не останавливался и через секунду был сбит с ног. Джек повалил его на землю и придавил лапами плечи, не давая пошевелиться. Из оскалившейся пасти текла слюна, голубые зрачки быстро увеличивались и сужались. Собаки не узнавали Томаса, смотрели на него как на пожирателя их добычи.
Он хорошо знал этих животных. За одну лишь ночь прямо у него на глазах они одичали, превратились из ласковых приятелей в обезумевших монстров. Томас знал, что сейчас произойдет. Напуганное животное опасно. Он знал, что они сделают, — голоса сказали ему.
Пит наклонился вперед, раскрыв огромную пасть.
— Успокойся, маль… — попытался сказать Томас, но его голос привел пса в ярость. Щелкнув зубами, Пит выдрал хозяину глотку.
Боль длилась недолго. Хлынул адреналин, и Томас уже ничего не чувствовал. Он в ужасе смотрел, как из трахеи льется кровь.
Злобно рыча, собаки начали есть.
* * *
В церкви Андрэа Йоргенсон сидела на раскладушке рядом с матерью. Сегодня она рассказала Лиз о своих тревогах и даже позвонила Дэнни Уиллоу, но никто не стал слушать. Видимо, потаскушка в высоких сапогах, живущая с семьей в трейлере, недостойна этого. Но она чувствовала зло внутри себя! Сюзан Мэрли. Надо было избавиться, вытолкнуть ее наружу.
Андрэа пошла в ванную, взяв из сумки какой-то предмет и спрятав его под куртку. Новенький, блестящий, с ровными правильными краями. По ночам он, как страстный любовник, звал ее к себе; в школе она постоянно думала о том, что сделает дома, когда останется одна. Никто ни о чем не узнает.
Ее бедра служили доказательством боли и переживаний, не известных ни одной живой душе. Ей приходилось резать себя, чтоб выпустить наружу глубоко зарытые страдания.
Заперевшись в ванной, Андрэа достала огромные ножницы — в особенную ночь и боль предстояла серьезная. Ее карие глаза стали голубыми.
«Давай, — велел ей голос. — Ты же хочешь!»
Кто это? Сюзан? Андрэа не знала наверняка, но сейчас она вырежет ее из себя, как раковую опухоль. В отличие от секса этим Андрэа занималась не впервые. Она не была шлюхой — это Бобби Фулбрайт пустил слух о том, что они переспали в машине на парковке «Кей Март». Но Андрэа не очень переживала. Потому ей и нравились острые предметы — своей примитивностью и простотой. Всегда точно знаешь, что случится, если проткнуть ими кожу.
При большом развороте это не значило ровным счетом ничего: крошечный порез, произошедший в мире, где все рождаются, болеют и умирают… Очередной этап в жизни, который она когда-нибудь перерастет. Такие раны не представляли никакой ценности — впрочем, как и она сама. Царапинки, внутри которых она могла понарошку спрятаться, если становилось плохо.
Стянув джинсы, Андрэа провела лезвием от рубца на внутренней стороне бедер до нижней части колена. Самый длинный порез из всех, что она когда-либо делала, но ведь эта ночь — особенная. Появилась маленькая струйка крови — недостаточная даже для того, чтобы проступить сквозь джинсы. Тогда Андрэа провела линию, нажимая сильнее. Лишь чуточку. И на другой ноге.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});