Читать интересную книгу Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма в России - Савелий Дудаков

В разгар первой русской революции в издательстве "Посредник" наконец-то вышел в сокращенном виде труд Бондарева "Торжество земледельца" с предисловием великого писателя. На дворе стоял 1906 г. 2 апреля этого же года Лев Николаевич записал в своем дневнике, жалуясь на физическое состояние и одновременно отмечая ясность и глубину мысли: "Если мне и кажется, что жизнь стоит во мне, она не стоит, но идет подземно и потом раскрывается тем сильнее, чем дольше она задержалась.

Правда ли это, будет видно по тому, что я записал и теперь впишу за эти две недели. Записать: 1) Совершенно ясно стало в последнее время, что род земледельческой жизни не есть один из различных родов жизни, а есть жизнь, как книга – Библия, сама жизнь, единственная жизнь человеческая, при кот[орой] только возможно проявление всех высших человеческих свойств. Главная ошибка при устройстве человеч[еских] обществ и такая, к[оторая] устраняет возможность какого-нибудь разумного устройства жизни – та, что люди хотят устроить общество без земледельческой жизни или при таком устройстве, при к[отором] земледельческая жизнь – только одна и самая ничтожная форма жизни. Как прав Бондарев!"210. Это последняя запись Льва Николаевича Толстого, где он вспоминает своего сибирского друга. И еще в таком контексте, где признается абсолютная правота крестьянина – земледельческая жизнь – единственная форма жизни. Бондарев ушел из дневников великого писателя, ушел он и из разговоров последних лет жизни писателя, по крайней мере нет об этом воспоминаний. Но смею думать, Толстой не забывал сибирского мыслителя до конца жизни. В дневнике Д. Маковицкого приведен разговор с писателем И.Ф. Наживиным, спросившим Льва Николаевича, знал ли он лично Бондарева: "Я обратил на него внимание, прочитав заметку Глеба Успенского, которому Бондарев прислал сочинение в музей в Минусинск. Между тем у Бондарева было в мизинце больше ума, чем у всех Глебов Успенских". Да, высоко ценил Толстой юдинского старца, но не мог простить ему поклонения букве Ветхого Завета211.

Наступили предвоенные годы, и если о Бондареве где-то и упоминали, то в научных изданиях, вроде "Толстовского Ежегодника" 1913 г., где К.С. Шохор-Троцкий привел некоторые биографические данные о нем и отдельные письма Толстого к Бондареву.

Уже упомянутый археолог Горощенко в 1911 г. обратился в Минусинский музей им. Н.М.

Мартьянова с просьбой разыскать переписку Бондарева и Толстого и передать ее дочери Толстого Александре Львовне для "Музея Толстого"212. Сотрудники музея разыскали часть писем у преподавателя Таштыпской школы Веселовского и получили их для музея. По просьбе народовольца Александра Васильевича Прибылева с них были сняты копии для А.Л. Толстой. Вероятно, общими стараниями они попали в публикацию Шохор-Троцкого. Профессор Иоанакий Алексеевич Малиновский (1868-?), одно время служивший на кафедре русского языка в Томске, совершив паломничество в Минусинск в июне 1903 г. в составе экспедиции во главе с проф. Василием Васильевичем Сапожниковым (1861-1924), опубликовал статью о Бондареве и Толстом в газете " Речь" от 9 (22) февраля 1912 г. Как мы указали, главный труд Бондарева у него называется "Труд по Библии". Симптоматично и то, что свою статью в кадетской газете профессор Малиновский заканчивает цитатой из завещания Бондарева: "Все это я на этом месте в гробе покоившийся крестьянин минусинского округа Бейской волости дер. Уздиной (Иудиной. – С. Д.) по крещению Тимофей Михайлов, а по обрезанию Давид Абрамов Бондарев на 76 году жизни моей описал своею рукою".

Несколько заметок и статей было опубликовано в сибирских газетах – "Енисейская мысль" (№ 46, 1914) и "Сибирский край" (№ 26, 1914). Как выше упоминалось, могила великого старца была разорена; существует мнение, что власти произвели обыск у могилы и вытащили рукописи покойного из ящика, куда он их положил заранее. Поклонник Бондарева Е. Потанин пишет в редакцию "Сибирского края" письмо:

"М.Г.

Г. Редактор Прилагаю при сем 50 коп., прошу передать их в Комитет Минусинского городского Мартьяновского музея, на приведение в порядок запущенной могилы сибирского подвижника Бондарева… Но могила этого философа-крестьянина забыта, запущена, плиты на ней разбиты, надписи, вырезанные им, замазаны грязью. Из уважения к памяти этого подвижника, труд которого полностью, по цензурным условиям, еще не напечатан, и, в память Л.Н.Толстого, следовало бы могилу Бондарева привести в порядок…". Далее автор письма в общем пересказывает идеи Бондарева и передает семейную историю о том, что его жена "наученная хранителем душевных спокойствий" (т. е. вероятно священником) втайне сожгла труды Толстого и Бондарева. В свою очередь редакция удостоверилась в жалком состоянии могилы. Из четырех громадных плит, исписанных Бондаревым и поставленных на могиле, уцелела лишь одна, да и та с испорченной надписью.

Остальные разбиты и растащены. Могила была обнесена крепкой изгородью и обсажена тополями – то и другое делалось руками покойного. Выдвижной стол с рукописями разломан, рукописи – похищены, как сказано, "невежественными, темными людьми".

Отмечено, что в деревне к Бондареву сохранилось скептическое отношение и помнят его лишь его ближайшие родственники. «Горько становится на душе, когда не только в городском музее, "где собраны со всего света редкости", но даже в самой Иудиной, где жил и мыслил Бондарев, о нем закончен вопрос и не слышно о нем "ни песен, ни слов"»213.

Наступила мировая война, затем революция, гражданская война. В единственной обнаруженной за это время статье, принадлежащей перу некоего Л. Сетова, дана высочайшая характеристика Бондарева. Кратко излагая биографию сосланного в Сибирь иудействующего крестьянина, автор акцентирует внимание на мощи его интеллекта, свободно выдерживающего сопоставление с Толстым: "При таком гражданском положении, без средств, лишенный возможности пользоваться общением с интеллигентной средой, загнанный в захолустное, гиблое место, он поражал своей способностью разбираться в самых сложных мировых вопросах. По продуктивной творческой работе он, конечно, уступал Льву Николаевичу, но как мыслителя, как человека, я ставлю его значительно выше. Бондарев определенно конструировал свое мышление и шел в жизни дедуктивно. Совершенно ошибочно называть его сектантом – он не был таковым. Он был ортодоксальный библеец".

Мы можем задать отнюдь не риторический вопрос: принял бы революцию сибирский мужик? Если мы проанализируем ход гражданской войны на территории Сибири, то вывод будет однозначен: крестьяне Сибири в громадном большинстве были на стороне красных. Колчаковская мобилизация привела к прямо противоположным результатам. И это подтверждает не только советская историография, но и западная. Да и сами участники белого движения довольно подробно описали крах "колчаковщины". Как вели себя иудинцы в гражданской войне, мы не знаем, но их собратья по вероисповеданию, субботники станции Зима, как описывает уже цитировавшийся писатель А.И. Алдан-Семенов, создали партизанский отряд. А для Бондарева было бы весьма привлекательно увидеть, скажем, герб РСФСР, утвержденный в 1918 г.: пятиконечная звезда со скрещенными плугом и молотом.

Впоследствии, в 1923 г. в гербе произошли изменения – плуг был заменен серпом, молот остался на земном шаре, изображенном в лучах солнца и обрамленном колосьями – чем не "Торжество земледельца"! А сама себя новая республика называла Республикой труда. Интересно также было бы узнать, как бы отнесся Давид Абрамович к военному коммунизму, продразверстке, реквизициям и расстрелам? Что бы он сказал по поводу преследования церкви? Интересно, что бы сказал мудрый сибиряк, если бы познакомился с новым вариантом Моисеевой декалогии под названием "Моральный кодекс" строителя коммунизма? Или с идеей всеобщего труда на сельской ниве, когда закрывались высшие учебные заведения, конструкторские бюро, отрывались от своей непосредственной работы миллионы людей, которых "бросали на картошку" или, как в Средней Азии, на сбор хлопка? Был бы доволен автор "Торжества земледельца" осуществлением своей мечты? Как ни странно, но на часть вопросов мы можем ответить.

Когда началась коллективизация, в 1929 г. в селе Иудино был создан колхоз "Путь Ильича". Виделся ли в снах Давиду Абрамовичу этот вариант "единодушной и единосердечной артели"? Можно категорически утверждать – нет! По крайней мере, его сын Даниил Давидович был репрессирован, сослан в Нарымский край, и было ему к тому времени, судя по самым скромным подсчетам, уже за 70. (Уместно сказать несколько слов о семье Давида Абрамовича Бондарева. Его жена ненадолго пережила мужа. Сын Даниил сгинул в лагерях. У внука Винария было двое сыновей, правнуков философа. От дочери, по мужу Борисовой, он также имел внуков; одного звали Моисей Иудович Борисов, ему было больше 90 лет, когда он умер в 1949 г. У Тимофея Бондарева на его родине в станице Михайловской оставался брат, с которым он состоял в переписке. К сожалению, мы ничего не знаем о состоянии потомков Бондарева на сегодняшний день, но верим, что, подобно библейским праотцам, "им несть числа".)