Да так, ничего особенного, — отвечает он. — Очередной клиент.
— Ну ладно, оке… Клиент так клиент. На мента похож, — замечаю я. — Ты с ним смотри, будь поосторожнее.
— Ты чего хотел? — игнорирует Каха моё предостережение. — Бабаки получить?
— Да, есть такое дело. А Рыжий всё? Альберт не успокоился?
Каха долго не отвечает, глядя на меня.
— Не знаю, посмотрим. Пока он дома сидит. На больничном.
— А сколько этот клиент хотел? — уточняю я.
— В смысле?
— Ну вот этот, который ушёл только что.
— Мля, Бро, ты реально в каждой бочке затычка.
— Больше десяти процентов?
— Не договорились ещё.
Ясно всё. Ну а как прожить без крыши? Без неё никуда. Каха молча и без вопросов отсчитывает мой выигрыш. Семьдесят три рубля. Ставлю их на иргу с Голландцами.
Наконец, наступает день рождения мамы. Я решаю не тянуть с подарком до застолья, запланированного на сегодняшний вечер.
— Мам, поздравляю тебя с днём рождения, — говорю я, заходя утром на кухню. — Сюрприз уже не получился, но подарок от сердца. Оставайся всегда такой молодой и красивой. Счастья тебе и удачи во всём. А ещё здоровья, больших успехов и любви.
— Ого, какие пожелания взрослые. Спасибо. Его-о-р! — она замечает голубую коробку “Climat” в моих руках. — Ты всё-таки купил!
— Ну, а как же, мам! — смеюсь я. — Я же обещал. Пацан сказал, пацан сделал.
— Ты меня задарил уже. Только что сапоги были, а теперь вот. Ты что, сберкассу ограбил?
— Чего вы тут шумите? — спрашивает умытый и гладко выбритый отец, заходя на кухню.
Он подходит к маме со спины и обнимает её, целуя в шею.
— Ну, Андрей, — выворачивается она, бросая на меня короткий стыдливый взгляд. — Смотри, что сын твой подарил.
— И что же это? Духи? Молодец!
— Не просто духи, а французские, — поясняет мама. — Знаешь сколько они стоят?
— Дороже денег? — уточняет отец.
— Да ну, вас. Это он в тебя такой транжира.
— Ну, а в кого же ему быть ещё? Так-то вроде на меня похож.
— Очень остроумно, — говорит мама. — Дайте мне духи мои, пойду на работу всех поражу.
— Да, представляю, — мечтательно говорит отец. — В новых сапожках, с сумасшедшим ароматом, да ещё и в новой дублёнке.
— Какой ещё дублёнке? — удивляется мама.
— А это не твоя в прихожей висит? — делает папа недоумённое лицо. — Странно. Может быть Егоркина. Егор, это не твоя?
— Нет, — хохочу я. — Не моя. Это точно.
Мама бежит в прихожую.
— Андрей! Ну, ты с ума сошёл! Это же такие деньжищи! Ну ты что творишь!!!
Она надевает дублёнку и крутится у зеркала, а мне не приходит ничего лучшего в голову, как подключить гитару и прокричать «С днём рожденья тебя» на мотив Happy birthday.
Празднование назначено на вечер. Из приглашённых я знаю только Платоныча, Трыню, тётю Валю и Рыбкиных. Мама не могла не пригласить Наташку, а раз пригласили её, то неудобно было бы бортануть её батю, хотя все знают, что он напьётся и станет не самым приятным собеседником. Впрочем, он и трезвый-то тот ещё компаньон.
Кроме этих замечательных людей к нашей разношёрстной компании присоединится мамина одинокая подруга Люба, работающая инженером на радио и коллега Лиза, тоже без мужа. И ещё, может быть, придёт однокурсница Марина с супругом, он угольный начальник и важная шишка, так что их участие под вопросом.
Мне нравится, что мы собираемся по-семейному и не подстраиваем всю программу под большого начальника. К разложенному обеденному столу приставляется кухонный стол. С одной стороны стола ставятся табуретки, а сверху на них кладётся длинная доска, имеющаяся в хозяйстве у дядя Гены.
С другой стороны составляются все имеющиеся дома стулья и один приносит с собой тётя Валя. Стол стоит так, что часть гостей будет сидеть на диване. Яствам, представленным взорам публики, позавидовала бы и книга о вкусной и здоровой пище. Тётя Валя, со вчерашнего дня самоотверженно сражавшаяся на гастрономических фронтах, хорошо помогла маме. Без неё справиться было бы трудно. Всё-таки, двенадцать человек за столом — это не так уж и мало.
Итак, знакомься, Алиса, это окорок. В нашем случае, это свежайшая буженина, за которую я сердечно поблагодарил тётю Любу. Впрочем, не только за неё, ещё за сыр, за консервированного краба, перебравшегося в хрустальную салатницу, за консервированные овощи, копчёную колбасу, майонез, за три бутылки восхитительного токайского и бутылку коньяка.
Кроме буженины, сервелата, сыра и салата с крабом, на столе стоит «Оливье», по-прежнему называемый «Зимним», селёдка под шубой, солёные огурцы, помидоры и пирожки. А ещё ожидаются голубцы и домашние пельмени. Я будто к своей бабушке попал, из-за стола которой можно было перемещаться исключительно в мягкую постель.
Начинают прибывать гости и дом благоухающий сумасшедше-вкусными ароматами еды, наполняется радостными возгласами и восклицаниями. Трыня, пришедший раньше всех, смотрит на всё происходящее широко распахнутыми глазами. Кажется, мой дээр, по-детски более сладкий, был только подготовкой к настоящему пиру. Пиру духа, как сказал бы Горбачёв.
Конфеты, цветы, рижские духи, странные ненужные книги, банное полотенце, кастрюля и ночная сорочка — всё может быть чудесным подарком, но из всего этого выделяется итальянская кожаная сумочка, принесённая Платонычем. Она вызывает всеобщий стон. И даже Марина, жена угольного воротилы присоединяется к этому стону и настойчиво знакомит мужа с Большаком.
За столом царит веселье, поддерживаемое невероятно вкусной, практически не затуманенной химией едой и нежным «Токайским». Джентльмены, ясно дело, предпочитают напитки погорячее, представленные беленькой и болгарским бренди.
— Просто королевское пиршество, — подтверждает мои слова Марина.
По телевизору, время от времени перетягивающему на себя внимание, показывают открытие Олимпиады. Наша сборная облачённая в смешные нутриевые шубы, делает спортсменов похожими на медвежат.
— Мишки Гамми, — говорю я, но моя реплика остаётся без ответа.
— Ах, как быстро летит время, — философски замечают мамины подруги, возвращаясь из кухни после очередного перекура у приоткрытого окна.
Они фамильярно треплют меня за вихры, а то и за щёки:
— Егор, тебя и не узнать. Какой большой, уже настоящий жених.
Рыбкина, занявшая место рядом со мной, при этих словах бросает на меня короткие и немного тревожные взгляды.
— А на загнивающем Западе, — говорю я, — сегодня отмечают день