— Полагаю, что вы с вашими вольными стрелками ведете с нами настоящую войну дикарей.
— О! Что до этого касается, — насмешливо возразил Мишель, — то вы забрали себе монополию по этой части и никому не удастся отнять ее у вас.
— Чего вы ждете от бесцельной борьбы? Рано ли, поздно ли, вы будете подавлены и поступят с вами по заслугам.
— Я в это не верю, да и вы также. А бесцельною борьбу нашу назвать нельзя. Со времени обрушившихся на нас бедствий вы расположились в Эльзасе и Лотарингии как у себя дома. Едва вступив в край, вы организовали в больших размерах, согласно похвальной привычке вашей, расхищение и грабеж, не пренебрегая ничем, захватывая от часов до ножниц и кисейных занавесок на окнах. Мне вдруг и пришла мысль — у меня бывают иногда счастливые мысли — учредить систему возврата.
— То есть как же это?
— Я просто стараюсь отнимать у вас по мелочам, что вы воруете оптом. Вы представить себе не можете, какое для меня удовольствие выдавливать — простите пошлость выражения — немецких пиявок, у нас надувшихся от ворованных богатств до того, что чуть не лопнут. Вот хоть бы вашего соотечественника, например, который тут корчит такие рожи, а все-таки поплатится, если не хочет попробовать виселицы.
— Ага! Понимаю, так вы завладели мною, чтоб взять с меня выкуп.
— Боже мой! Да! Вы мне позволите взять сигару? — прибавил он, бросив свою, которой дал погаснуть.
— Сделайте одолжение, для вас, собственно, я и положил их тут.
— Благодарю, — сказал Мишель, насмешливо улыбнувшись.
Он взял сигарочницу и открыл ее.
— Я опасаюсь, — продолжал барон, — что на этот раз ваши соображения не увенчаются успехом.
— Отчего же?
— Ведь я бедный дворянин, несколько сот франков, которые в моем бумажнике, все мое достояние, если достойный господин Жейер не возьмется внести за меня выкуп, я вовсе не понимаю, как мы покончим дело.
— Легче, чем вы думаете, господину Жейеру едва под силу справиться с собственным выкупом, где ж ему браться еще за ваш.
— Тогда, мне кажется…
— Вы ошибаетесь, говорю вам, вот сейчас увидите.
— Я очень буду рад.
— Сомневаюсь в этом, но подождите конца, чтоб высказывать мнение.
Штанбоу невольно стал, озабочен, во взоре его выразилось беспокойство.
Мишель Гартман улыбался исподтишка, играя с сигарочницей, которую, быть, может, машинально не выпускал из рук.
— Сколько, говорите вы, в вашем бумажнике денег? — спросил он немного погодя.
Барон вынул из кармана бумажник и подал ему.
— Посмотрите, — сказал он.
— Ни за что! — вскричал офицер, отодвигаясь. — Потрудитесь счесть сами.
Барон раскрыл бумажник, вынул находившиеся в нем банковые билеты и счел их.
— Тут на тринадцать тысяч семьсот франков, — сказал он.
— Я знал это, — ответил Мишель. — Гм! Хорошие деньги, а вы называете это несколькими сотнями франков! Поди, сюда, Паризьен, — обратился он к зуаву.
Сержант подошел.
— Положи билеты назад в бумажник. Хорошо… возьми его и ступай на свое место.
— Как?
— Я передумал, эти бумаги мне пригодятся со временем. Там есть прелюбопытные письма, я без ума от автографов, — ответил молодой человек с самым спокойным видом.
— Теперь вы взяли с меня выкуп, надо полагать? — надменно сказал барон.
— Извините, не совсем, — перебил Мишель с изысканной учтивостью.
— Что вы хотите сказать?
— То, что мы далеко еще не сквитались, любезный господин Поблеско.
— Полноте, вам, вероятно, шутить угодно?
— Никогда не шучу с врагами, ваш выкуп назначен неизменно. Итак, советую вам повиноваться добровольно, если не предпочитаете удостовериться собственным опытом в действии прочной веревки, стянутой вокруг шеи прусского дворянина.
— У меня нет ничего более.
— Так вы будете повешены.
— Какую же сумму я должен внести, чтоб мне возвращена была свобода?
— Гм! Гм! Не скрою, довольно большую, вы удачно вели свои дела в последнее время.
— Но сколько же наконец?
Мишель принял вид, что считает в уме, и, словно не замечая, с каким вниманием смотрит на него барон, сказал самым тихим голосом:
— Вы должны мне, любезный господин Поблеско, кругленькую сумму в три миллиона семьсот пятьдесят три тысячи франков.
Громовой удар, разразившийся над головой барона, не мог бы сильнее потрясти его и нагнать на него более ужаса, чем это полушутливое исчисление суммы почти баснословной.
Он знал хорошо молодого Гартмана и ни минуты не сомневался, что тот говорит как нельзя положительнее. Внезапное подозрение стиснуло ему сердце, он побледнел и был вынужден удержаться за ручки кресла, чтобы не упасть.
— Но я не буду торопить вас, — продолжал Мишель все более и более насмешливо, — и не стану приступать с ножом к горлу, успокойтесь.
— А! — машинально отозвался тот.
— Разумеется, я даю вам целых полчаса, бесспорно, это более, чем нужно, стоит только сговориться. Да что же с вами? — вскричал он с мнимым участием. — Вы точно будто чувствуете себя нехорошо. Выкурите сигару, это может принести вам пользу.
Он открыл сигарочницу, вынул сигару и подал ее барону.
Тот молча отстранил ее рукой.
— Вы отказываетесь? Как хотите, любезный господин Поблеско. — И, положив сигару назад, он закрыл сигарочницу. — Удивительно, как эта вещичка мне нравится. Знаете ли, я предложу вам сделку.
— Сделку?
— И очень для вас выгодную, кажется.
— Вероятно, что-нибудь невозможное.
— Напротив, проще быть ничего не может, и вам должно бы прийтись на руку.
— Если это так просто, как вы говорите, — дрожащим голосом возразил Штанбоу, — то, верно, тут кроется новая западня.
— Полноте, за кого же вы принимаете меня, любезный господин Поблеско? — со смехом возразил Мишель. — Разве я умею выставлять ловушки? Это надо предоставить вам, вы на коварство мастера. Что ж, согласны на сделку?
— Как соглашаться на то, чего не знаешь?
— Справедливо, вы головы не теряете, черт возьми, и еще увертливее и хитрее, чем я полагал.
— Перестаньте играть со мною, как кошка с мышью, я изнемогаю и телесно и душевно, кончим так или иначе.
— Бедная мышка, — сказал Мишель жалобно, — вы хотите этого?
— Хочу, насколько это зависит от меня.
— Так будьте же довольны, я не потребую с вас той суммы, которую назначил для вашего выкупа.
— Может ли быть? — вскричал Штанбоу, даже вздрогнув. — Вы не смеетесь надо мною?
— Никогда в жизни не говаривал положительнее. Итак, я избавляю вас от взноса, это решено, но с условием.
— А! Есть условие? — с легким дрожанием в голосе возразил барон.
— Условие ничтожное.
— Все же мне надо знать его.