Они забились в отсек, отведенный под овощехранилище, где еле-еле поместились вдвоем, пытаясь отдышаться. В подвале раздался мужской голос:
– Вы что тут вытворяете?
Оскар сидел, крепко прижавшись к Эли. В груди все бурлило. Мужчина сделал пару шагов по коридору.
– Вы где?
Он остановился, прислушался, и Оскар с Эли затаили дыхание. Потом он произнес:
– Сопляки чертовы! – И ушел.
Они еще посидели, чтобы удостовериться, что он не вернется, затем выползли наружу, прислонились к стене и прыснули от смеха. Потом Эли растянулась на бетонном полу, уставившись в потолок. Оскар коснулся ее ступни:
– Ты устала?
– Ага. Устала.
Оскар вытащил нож из чехла и посмотрел на него. Тяжелый, красивый. Оскар осторожно прижал указательный палец к острию, отдернул. На пальце появилась маленькая красная точка. Он прижал палец чуть сильнее. Когда он отнял палец, на нем выступила капля крови. Но такие дела так не делаются.
– Эли? Давай сделаем одну вещь?
Она все еще смотрела в потолок.
– Какую?
– Хочешь заключить со мной союз?
– Да.
Если бы она спросила: «Как это?» – возможно, он бы объяснил, что собирается сделать, но она просто сказала: «Да». Она была согласна на все, что бы это ни было. Оскар нервно сглотнул, зажал лезвие в кулак, зажмурился и медленно потянул за рукоятку. Резкая жгучая боль. Он тяжело задышал.
Неужели я это сделал?
Оскар открыл глаза, разжал ладонь. Да. На ней виднелась тонкая полоса, из которой медленно сочилась кровь; не так, как он это себе представлял – ровной линей, а цепочкой алых капель, которые на его глазах превращались в толстую кривую.
Эли подняла голову:
– Что ты делаешь?!
Все еще держа руку у лица, изучая ее, Оскар ответил:
– Это же просто. Эли, это совсем не...
Он протянул ей свою кровоточащую ладонь. Ее глаза расширились. Она изо всех сил затрясла головой и поползла назад, прочь от его руки.
– Оскар, нет...
– Да в чем дело?
– Оскар, нет.
– Это почти не больно.
Эли остановилась, не отрывая взгляд от его руки и продолжая мотать головой. Оскар протянул ей нож рукоятью вперед, держа его за лезвие.
– Если хочешь, можешь просто уколоть палец. А потом мы смешаем кровь. В знак того, что мы заключили союз.
Но Эли не брала нож. Оскар положил его на пол между ними, подставив ладонь под стекающие с другой руки капли крови.
– Ну, давай! Ты что, не хочешь?
– Оскар, я не могу... ты заразишься, ты...
– Ты даже ничего не почувствуешь...
По лицу Эли пронеслась призрачная тень, настолько преобразившая знакомые черты, что он опустил руку, забыв о каплях крови, падавших на пол. Он вдруг ясно увидел то самое чудовище, в которое они только что играли, и отпрянул назад, чувствуя, как боль в руке усиливается.
– Эли, что?..
Подтянув под себя ноги, она встала на четвереньки и, не отрывая взгляда от его руки, сделала шаг ему навстречу. Затем застыла, сжала зубы и прошипела:
– Уходи!
От страха у него на глазах выступили слезы.
– Эли, перестань. Хватит! Я больше не играю. Хватит! Эли подползла ближе, снова остановилась. Усилием воли она собралась и, пригнув голову к полу, закричала:
– Уходи! А то умрешь!
Оскар встал, попятился. Споткнулся о пакет с бутылками, со звоном опрокинувшийся на пол. Он прижался к стене, наблюдая, как Эли ползет к пятнам крови на полу.
Еще одна бутылка упала на бетонный пол и разбилась, а Оскар так и стоял у стены, глядя на Эли, которая высунула язык и начала облизывать грязный бетон там, куда упали капли крови.
Бутылка в последний раз звякнула и застыла. Эли все вылизывала и вылизывала пол. Когда она подняла на него глаза, нос ее был в пыли.
– Уходи... прошу тебя... уходи...
И снова вместо нее на него смотрел призрак, но, прежде чем окончательно преобразиться, Эли вскочила, бросилась по коридору, распахнула дверь в свой подъезд и исчезла.
Оскар продолжал стоять, что есть сил сжимая окровавленную руку. Кровь начала просачиваться сквозь пальцы. Он разжал ладонь, посмотрел на нее. Рана оказалась глубже, чем он думал, но была неопасной. Кровь уже начала сворачиваться.
Он взглянул на остатки крови на полу. Потом осторожно лизнул ладонь и сплюнул.
*
Ночное освещение.
Завтра утром ему оперируют горло и рот. Наверное, надеются, что он им что-нибудь скажет. Язык остался цел. Он пошевелил им в запечатанном рту, щекоча нёбо. Может, он даже сможет говорить, хотя от губ ничего не осталось. Вот только говорить он как раз не собирался.
Какая-то женщина – то ли полицейский, то ли медсестра – сидела в углу в нескольких метрах от него и читала книгу. Стерегут.
Интересно, они всегда тратят столько ресурсов, когда кому-нибудь взбредет в голову покончить с жизнью?
Он понимал, что представляет для них особую ценность, что они имеют на него большие виды. Небось копаются сейчас в старых делах в поисках других преступлений, в которых он мог бы оказаться повинен. Сегодня днем к нему опять заходил полицейский, чтобы снять отпечатки пальцев. Он не сопротивлялся. Какая разница?
Возможно, отпечатки пальцев и докажут его причастность к убийствам в Веллингбю и Норрчёпинге. Он попытался припомнить, как это было, не оставил ли он отпечатков пальцев или иных улик. Наверное, оставил.
Его волновало одно – что эти люди смогут через него как-то выйти на Эли.
Люди...
*
Он все чаще обнаруживал в почтовом ящике записки с угрозами.
Кто-то из местных, работавший на почте, рассказал соседям, какие бандероли и фильмы ему приходят.
Пару месяцев спустя его уволили из школы, где он преподавал. Таким, как он, не место среди детей. Он ушел, хотя наверняка мог бы оспорить решение через профсоюз.
Никаких инцидентов в школе не было и быть не могло – он же не дурак.
Кампания против него все набирала силу, пока однажды ему не кинули в окно самодельную бомбу. Он выскочил из дома в одних трусах, стоял и смотрел, как пламя пожирает всю его жизнь.
Расследование затянулось, поэтому страховку он так и не получил. На свои скромные сбережения он купил билет на поезд и снял комнату в Вэкшё. И там приступил к планомерному самоуничтожению.
Он запил так, что уже готов был потреблять все, что под руку попадется. Спиртовой раствор от прыщей, денатурат. Он воровал в магазине виноградное сусло и дрожжи и выпивал раньше, чем это пойло настоится.
Он старался как можно больше времени проводить на улице, в каком-то смысле ему хотелось, чтобы «эти люди» видели, как он умирает, день за днем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});