ледяная вода, ничего не успел понять, а его, мокрого, оглушенного и испуганного, вытащив из проруби, уже колотила распаленная девчонка. Колотила и приговаривала:
— Иди, бес, домой и не показывайся мне на глаза, а то еще получишь. — А сама легла на лед и еще пыталась выудить шапку и санки паренька. Малый с ревом помчался домой. Знал, что с Любкой Кулаковой шутки плохи. Еще всыплет, тумаков надает.
Любка отогнала мелюзгу от проруби и пошла домой сушиться.
Мама стирает. Рядом с корытом лежит гора белья — опять взяла у студентов. Любка сняла с себя мокрую одежду, повесила поближе к печке, переоделась в сухое, пошла к колонке за водой, потом наколола дров.
— Люба, садилась бы за уроки!
— Сейчас, мам! Давай помогу. В четыре руки быстрей управимся. Уроки подождут.
Вода греется. Пар, мокрое белье. В доме, и без того сыром, стало совсем душно. Закончили стирку. Теперь за готовку. Скоро с работы вернутся братья и сестры. После стирки и готовки надо прибрать комнаты. На комод постелила кружевную салфетку, на стол — клеенку, убрала постели. Дома одни только кровати да сундуки. Но всегда чисто и от этого уютно. Народу полным-полно. Не до мебели. Было бы где спать да есть.
Все домашние дела закончены, осталось только младшую сестру Лиду разыскать. Опять куда-то умчалась. На прудах ее нет. Наверное, на лыжах не накатается. Любка, захватив лыжи-самоделки, побежала за Лидой с тайной мыслью и самой разочка два прокатиться с горы.
Ребят здесь, как всегда, много. Самые смелые и удалые съезжают с горы на санках. И Лида, конечно, здесь. На правах старшей (Любке — четырнадцать) она пытается загнать Лиду домой. Но та хитрит, видит, что Любка сама на лыжах, значит, ее можно уговорить еще покататься. Невдалеке увидела Люба и свою тезку (за редкую миловидность ее все звали Ляля). Красивую темноглазую девчушку опять осаждали мальчишки, по-ребячьи выражая свое расположение: то дергали за косички, то кидали в нее увесистые снежки, словом, не оставляли без своего жестокого в этом возрасте внимания. Любка опекала и охраняла ее. Разогнала слишком ретивых поклонников: «Смотрите, если кто обидит Ляльку — жизни дам!» Для Ляли наступило блаженное время — можно спокойно покататься.
— Эй, кавалеры! Чем к Ляльке приставать, давайте с горы не на пятой точке, а на лыжах. Кто из вас смелый?
Смельчаков не нашлось. Просто глядеть вниз — голова кружится, на санках и то дух захватывает. А Любка закрепила ремнями свои «скороходы»-самоделки. И-и-их — понеслась! Да не просто, а с фокусами. Зрителей собралось много. Жуть первой секунды сменилась радостью и легкостью. Все могу. Захочу, остановлюсь на всей скорости посреди горы. Резкий поворот. Ребята на горе не сразу поняли, в чем дело. Шлейф из снега. И Любка как вкопанная стоит посредине отвесной горы лицом к ним. И хохочет во весь свой зубастый рот. Ребята смотрели на нее с восхищением. Это было не просто поклонение, а удивление перед чудом. Ребята забыли и про Лялю — тайную любовь почти всех мальчишек их улицы. Сейчас торжествовала Любка Кулакова.
Любка не была красивой, но красавицы завидовали ей. Любка колотила мальчишек, а они ходили за ней косяком, безмолвно признавая ее превосходство над собой и рсеми девчонками своей улицы. Бремя власти не тяготило Любку. Она несла его легко и весело. Любка непреклонно, но справедливо следила за тем, чтобы ребята держали свое слово. Если заваривалась драка, то один на один, обидчик на обидчика, а не все на одного.
Зимой ей не было равных.
— Любка, выходи с лыжами! Давай наперегонки!
— Давай, только иди вперед, все равно обгоню.
— Слабо.
— На что спорим? Мороженое, кино или щелбанчики?
Все плохо! На мороженое и кино — денег нет, а щелбанчики у Любки не сладкие. Ну да ладно, своя голова, не покупать.
— Погнали, что ли? Только к дому! Идите вперед, а я за вами!
Энергия, рассчитанная по меньшей мере на пятерых, отпущена ей одной. Снег за Любкой так и вихрится, и вся она, гибкая, ладная и быстрая, в снежной пыли, словно Снежная королева под вуалью. Любка, озорная, одержимая Любка, легко и свободно обгоняет одного, другого, третьего… И вот уже мчится одна, все дальше, дальше и дальше… Показались дома. Деревянные домики Голья-новки. Любка ждет должников. Ей стало уже и холодновато. А вот и они.
Надо расплачиваться. Неохота щелбанчики получать.
— Айда завтра в кино!
— Денег нет? А вон лавка утильсырья. Одна смехота. Разберем в минуту. Тряпье в другую сдадим. А потом в кино «Пятый рабочий».
За такие дела родители не разрешали своим детям дружить с Любкой. Доходили до взрослых слухи, что ребята в Измайлове таскали щенят и отвозили на конный рынок, трясли сады. Огороды и сады Ухтомки помнят оголтелую компанию под предводительством светловолосой и отчаянной девчонки.
На 1-й Гольяновской улице в двух маленьких комнатках одноэтажного деревянного дома бедно, но в ладу жила семья рабочего-маляра вагоноремонтного завода коммуниста Алексея Никитича Кулакова. Жену его, Евдокию Трифоновну, наградили медалью материнской славы. Она родила и растила пять дочерей (Антонину, Веру, Валентину, Любовь, Лидию) и двоих сыновей (Александра и Владимира). Жили все вместе — в тесноте, да не в обиде. Дети вырастали, женились и выходили замуж, но из родительского дома уходить не спешили. В тесных сыроватых комнатках всем хватало и места, и тепла, и ласки.
Люба родилась 9 июня 1920 года. Она была шестым предпоследним ребенком Кулаковых. Вскоре после рождения Любы Алексей Никитич ушел на войну с белополяками. Всем детям, кроме Любы, он выхлопотал места в разные детские дома. Нельзя же было оставлять без помощи мать с грудной дочкой. Затужила Евдокия Трифоновна. Тосковала безмерно, места себе не находила. Да хорошо, с поляками быстро покончили. Вернулся Алексей Никитич и сразу забрал всех детей домой, кроме Тони. Не стали ей срывать учебу. Училась она легко и с охотой, а дома только малолетки — будут мешать ей. Хватит, понянчила. Пусть учится. Тоне тоже понравилось в опытно-показательной школе. Оттуда она попала в педагогический техникум.
В 1928 году непоправимая беда свалилась на семью Кулаковых. Смертельно болен оказался отец — Алексей Никитич. Раньше все недуги переносил на ногах — надо было кормить большую семью, все болезни перемогал. А теперь слег. Туберкулез. Напряжение стольких лет не прошло бесследно. Ухаживали за ним все. Но было поздно, болезнь зашла слишком далеко — легких почти не осталось.
Любе надо было идти в школу, но она бегала за врачами, за