рождения сына Рита поехала со всеми закупленными продуктами на похороны.
С болью в сердце вспомнилась встреча с отцом в прошлом году. Тогда Рита с сыном и Надя с дочерью Инной приехали навестить отца и, как всегда, сделать у него ремонт. Данил смог вырваться только на четыре дня. Через пару дней после возвращения в Караганду он позвонил и сказал, что сын акима (аким – мэр города) не хочет платить деньги за установленные в его банке телефонные станции. Когда Данил стал настаивать, тот ответил, что ему проще его заказать, чем платить. Рита испугалась, попросила отца, чтобы внук пожил у него какое-то время, пока все не уладится. Он гордо вздернул вверх подбородок и, глядя в сторону, сказал: «Нет».
Рита всегда чувствовала себя нелюбимым ребенком. В детстве она объясняла это для себя тем, что она не их родная дочь, а взятая из детского дома в Теплом, где их семья жила раньше. Поэтому, когда мама, собираясь развестись с отцом, попросила ее остаться жить с ним, а Надю она собиралась взять с собой, потому что та маленькая и ей нужна мама, ответила очень серьезно, что пусть она лучше сдаст ее обратно в детский дом. Ей было тогда восемь лет. Девочки никогда не чувствовали родительского тепла: мать была вся в болезни, отец – в пьянке.
Однажды за столом в прошлогодний приезд отец, радостно потирая руки, объявил, что он составил завещание, и что после его смерти все перейдет Надежде и Инне. Рите стала обидно, не из-за наследства, а было обидно из-за отношения к ней и ее сыну. «У тебя что, только одна дочь?» – спросила в сердцах она. Никто ничего ей не ответил. Было невыносимо больно, но она доела обед и ушла к тете Саше, пореветь и пожаловаться. На другое утро Рита возвращалась в Караганду, тетя Саша принесла ей на дорогу блинчиков с мясом и клубнику, дома же ей не предложили ничего, хотя продукты для всех покупала она. Было очень больно и почему-то стыдно. Наверное, она такая гадкая, что никто с ней не хочет иметь дела. Она проревела всю дорогу до вокзала и поняла, что они с сыном никому не нужны, они одни во всем мире. Может это как раз и подталкивает ее сейчас уехать в Америку. Ничто ее здесь не держит, а сына она заберет.
На другое утро Андрей повез Риту к участковому инспектору за справкой. Они застали его в кабинете. Выслушав Ритину просьбу, инспектор очень удивился. Ему тоже никогда не приходилось выдавать таких справок в Американское посольство.
–Это Вам надо в МВД по улицу Ленина ехать, – сказал молодой участковый, почесывая затылок.
–Меня оттуда к вам направили, – ответила она.
Он позвонил по телефону:
–Петрович, зайди сюда.
Петрович зашел. Это был высокий детина, конопатый, волосатые руки вылезали из рукавов кителя. Участковый объяснил ему суть вопроса. Тот потер нос, а потом сказал:
–Можно посмотреть по старым записям, что на нее нет ничего, тогда дать справку, что нет судимости, а как это делать я не знаю, пусть в МВД идет. У нас нет формы. И вообще дело к обеду идет (на часах было 10утра), пусть зайдет после обеда, а лучше завтра.
Рита поняла.
– Господа офицеры, если вы потратите свое законное обеденное время на мою справку, то обед будет за мной. Я на машине, можно пообедать в ближайшем ресторане или мой брат доставит обед сюда, пока мы работаем. Форма у меня есть из Киргизского МВД.
Господа офицеры обрадовались.
– Что предпочитаете выпить за обедом? Водку? Коньяк?
Они решили, что на обед лучше пойдет коньяк, а закуска на ее усмотрение. Рита вышла и попросила Андрея съездить за обедом и коньяком. Дело закипело.
– Ты привлекалась к уголовной ответственности? – спросил Петрович.
– Нет, – честно сказала Рита.
–С какое по какое время ты жила в Кургане?
Рита сказала.
Молодой лейтенант скопировал форму справки на пишущей машинке, вписал Ритины данные, поставил печать. Все это заняло десять минут. Риту попросили подождать в коридоре, начальник должен справку подписать, пояснили они, но Рита поняла, что они будут ждать обеда. Обед прибыл через полчаса, справка была уже подписана, хотя никто из кабинета не выходил, и никто в кабине не входил. Еще одна проблема была решена.
Пообедав дома у Щербацких, Андрей повез Риту с отцом к нотариусу составлять разрешение на выезд за границу. Здесь обошлось без приключений. Нотариусы теперь были частные, плати деньги, и они тебе что хочешь напишут и заверят.
Вечером Рита отправилась навестить любимую тетю Сашу, мать Андрея и младшую сестру матери. Тетя Саша в молодости была спортсменка, комсомолка и просто красавица. Она закончила филфак Курганского пединститута. По лыжам и бегу всегда занимала первые места не только среди женщин, но даже и среди мужчин. Рита картавила в детстве, и тетя учила ее говорить букву «Р». «Повторяй, – учила ее тетя, -крышу красят красной краской». Племянница старательно повторяла: «Кгышу кгасят кгасной кгаской». А однажды, когда мать болела и Риту некуда было деть, она жила несколько дней в общежитии пединститута, где тетя Саша и ее подруги прятали Риту от коменданта. Уходя на занятия, они ставили ей банку вместо горшка, оставляли еды, давали играть своими бусами и пустыми флакончиками из-под духов. Ах, как они замечательно пахли! Рита забиралась с ногами на тетину кровать, раскладывала рядом свои сокровища и старалась не только не шевелиться, но даже не дышать, чтоб грозный комендант не нашел ее. Ей было тогда четыре или пять лет.
После института тетя Саша, теперь уже Александра Павловна, попала по распределению работать в школу-интернат, где познакомилась с будущим мужем Алексеем Петровичем Бухаровым. Вышла она замуж по тем меркам поздно, в 26 лет. Муж был старше ее на шесть лет. Не пил, умел копейку в кулаке держать. Жили они зажиточно. Первый телевизор на Увале появился у них. Рита любила приходить к ним и разглядывать красивые салфеточки, статуэточки и вазочки. Дома такого не было. Она мечтала, что, когда вырастет, у нее все будет так же, как у тети Саши. Тетя была единственный человек, кто ее не предал. Жили Бухаровы ровно и спокойно, растили сына. Рита очень завидовала им, потому что у нее дома постоянно были скандалы. Знала Рита одну тетину тайну. Была у той любовь к скульптору, которому она с подругами позировала для скульптуры «Студентки». Это она случайно подслушала, когда мать разговаривала с бабушкой Леной.