— Молодец, дед! — похвалил Цопа и выпил еще чарку. — Карауль дальше! А знаете, люди добрые, я водил под конвоем не такую мелочь, как эти бондари, пекари, старики… Конокрадов водил! Поджигателей! Бывало, просит какой-нибудь цыган: «Останови, у меня тут родня живет». Что ж, говорю, устроим привал. А родные у конокрадов с понятием — сразу мне подарочек. Возьмите, говорят в дорогу… Правильно я говорю? — обратился Цопа к полицейскому.
— Не было подарков, — отмахнулся полицейский.
— А, видите, подтверждает… Так вот… Что ты там бегаешь, музыкант?
Митикэ, Костикэ, чабан и бондарь Штефан водрузили на каруцу два пухлых бочонка с вином.
«Ого, в городе продам!» — радостно подумал Цопа. Он не торопясь подошел к каруце:
— Спасибо. Значит, не только среди конокрадов есть добрые люди! Почему вы бочонки не рядом кладете?
— Они плохой работы, — пояснил длинноногий бондарь Штефан. — Если им рядом лежать — стукаться будут, клепки разойдутся. Между ними человек сидеть должен.
— Сам сяду! — ответил Цопа и нежно похлопал округлые бока бочонков. — Эй, музыканты, играй веселее! А не то я из вас барабанов понаделаю!
— А я и не знал, ваше благородие, — сказал Фэникэ, — что вы так любите музыку!
— В ней-то я разбираюсь, — польщенный, как обычно, титулом «ваше благородие», улыбнулся Цопа. — Когда я служил в Бендерах, один раз даже возле балагана на посту стоял, во!
— Сейчас будет музыка, — с готовностью заверил Митикэ, — только вот один подарочек сделаем вашему Другу-Полицейскому, возлежащему под шелковицей, Костикэ привел добродушного пса — того самого, который исполнял роль барана.
— Куда мне его? — замахал руками полицейский. — Это же пес генерала Коростяну, — объяснил Митикэ. — Смотрите, какой! Телок да и только. Разве бедняк такого пса прокормит? Он же больше коровы жрет!
— Так мне-то он зачем? — сопротивлялся полицейский, хватаясь за саблю. — Пшел!
— Что он говорит, люди добрые! — воскликнул Митикэ. — Да ведь этого пса генерал Коростяну ищет вот уже три недели! За него награда объявлена! Кто найдет — богатым будет! В городе находку сдадите — и награду в карман!
Полицейский жадно оглядел пса и выхватил веревку из рук Костикэ.
— Сейчас не только конокрады имеются, но и песокрады, — доверительно прошептал Митикэ. — Эта собака не дешевле коня стоит. Видали такую когда-нибудь?
— Не-е, — помотал головой полицейский и обеими руками ухватился за веревку.
— Привяжите ее лучше к поясу, — посоветовал Митикэ. — Так надежнее будет. И рукам свобода.
Полицейский привязал пса к своему поясу — двойным узлом, рядом с саблей.
— Тише! — закричал Костикэ. — Дойна!
Фэникэ передал флуэр чабану, и тот приложил его к губам, задумался.
Стало тихо. Словно и не было сейчас никого здесь, под шелковицей.
Где-то высоко в черном небе родилась мелодия. Тонкая, заунывная, полная бескрайней тоски, словно плакали и стонали звезды, жалуясь на свое одиночество. И где-то в необозримых молдавских степях отвечало звездам эхо.
Ах, как страдает душа чабана, затерянного в степи, потерявшего свою отару! С чем он остался? С чем вернется домой? Один он на свете сейчас. Он и звезды. Но звезды далеко, они не согреют, не посветят в пути. Им нет ни до кого дела.
Каждый звук был наполнен отчаянием, заставлял дрожать сердце, сжимал горло. Казалось, что все горе, какое есть на земле, откликалось на эти призывы дойны — столько страдания и муки слышалось в мелодии! Но вот… что это? Вихрь веселья сметает грусть и тоску! Горячая, огненная мелодия взвивается к небесам. Ноги сами по себе начинают ходить ходуном. Вот-вот и звезды пустятся в пляс — разве можно устоять! Сколько еще на земле света и счастья!
Отчаявшийся чабан нашел свою отару, вернул себе жизнь! Он танцует прямо среди своего стада! Эх, разве можно отчаиваться, когда в жизни столько радости!
Мелодию подхватили Митикэ — на нае, Фэникэ — на скрипке.
— Жок! Жок! — закричала Мариуца. — Да становитесь же!
Сразу образовался хоровод — все взялись за руки, даже Бэрдыхан не удержался, схватил кого-то за руки. Он танцевал, старательно раскачивая животом, вытянувши шею и вытаращив глаза. Казалось, если бы партнеры отпустили, розняли руки, то он бы вылетел за околицу, как камень из пращи.
Возле каруцы остался Цопа и бондарь Штефан.
— Нужно попробовать, какое в них вино, — предложил Цопа. — Хотя дареному коню в зубы не смотрят и в дареный бочонок не заглядывают, хе-хе…
Но Штефан даже не улыбнулся, а просто взял своими сильными пальцами затычку одного из бочонков и вынул ее.
— Ой, ой, — закричал Цопа и прильнул губами к дырке. Он фыркал и захлебывался, потом заткнул бочонок пальцем и перевел дух.
— Заткни его! — сказал Цопа. — Вино… так себе… Но для продажи сойдет.
— Затычка была гнилая, — сказал бондарь. — Я ее выбросил.
— Как ты смел? — заорал Цопа. — Да я тебя…
— Хуже было бы — во время пути она бы выскочила, — пояснил невозмутимо Штефан. — А я сейчас новую сделаю — это простое дело…
— Правильно, — одобрил Цопа. — Только давай поскорее…
— Посмотрю, — может, в другом бочонке затычка лучше, — сказал бондарь.
И не успел Цопа крикнуть ему, чтобы он не прикасался ко второму бочонку, как тот вытащил и другую затычку.
— Ай, ай, добро гибнет! — взвизгнул Цопа и, дотянувшись до дырки, из которой хлестала винная струя, тоже заткнул ее пальцем.
Теперь «старшой» стоял между бочек, а оба его указательных пальца выполняли роль затычек. Издали могло показаться, что Цопа пытается обнять свои бочонки.
— Сейчас же воткни назад! — орал Цопа.
— Обронил, — наклонился к земле бондарь. — Вот сюда укатилась, кажись…
Он обошел каруцу и пропал из глаз Цопы.
— Эй, бондарь! Штефан! Эй, где ты? — голосил Цопа. — Куда провалился?
Мелодия танца и топот ног заглушали крики Цопы.
— Вот дьявольщина! — выругался он.
Из-под каруцы вылез заспанный возница — батрак Бэрдыхана.
— Эка хозяин отплясывает, — прищурился он, увидя танцующего старосту. — На свободу, что ли, вышел?
— Братец, — заискивающе обратился Цопа к вознице, — смени-ка меня. Возьми воткни сюда палец, а то у меня обе руки заняты.
Возница внимательно оглядел распятого на бочках Цопу, ухмыльнулся:
— Да мои пальцы сюда не подойдут. Они толще. Во! — И он показал Цопе растопыренную ладонь.
— Так позови, братец кого-нибудь! Хозяина своего, что ли!
— Пусть попляшет пока. Кончит, отдышится — приведу.
Возница еще раз осмотрел, Цопу, покрутил головой:
— А может, плюнешь ты на это вино? От вина одна гадость. Пропади оно пропадом!
— Если бы это чужое вино было, дурень! — закричал Цопа. — Тогда пусть оно горит огнем! Так ведь это же мое вино, понял? Мое!
— Тогда, конечно, — сказал возница, — тогда стой!
…Танцевали хору. Чабан играл на флуэре, Митикэ — на нае. Фэникэ передал скрипку ее законному владельцу и куда-то отошел.
Митикэ не сводил глаз с моша Илие. Условились: в случае чего, копач должен будет дать знать Митикэ; Что должно было случиться — Митикэ не знал. Но волнение внешне спокойного моша Илие передалось и ему.
Вдруг копач вздрогнул, обернулся, словно его кто-то окликнул. Затем встал, взглянул на Митикэ, вышел из света в темень.
Митикэ сунул най за пазуху, сказал чабану: «Играй за двоих!» — и пошел за мошем Илие.
Митикэ, попав из света во мрак, словно ослеп на мгновение. Поэтому он сразу же наткнулся на кого-то.
— Фэникэ! — удивился Митикэ. — Ты что тут?
— Кошку вынес погулять, — ответил Фэникэ.
И Митикэ, уже привыкнувший к темноте, к великому своему изумлению, действительно заметил кошку в его Руках.
— Иди, иди… — пропуская Митикэ, прошептал Фэникэ.
Мош Илие разговаривал с каким-то человеком в темной одежде. Только сверкали белые зубы и блестели, как светляки, глаза.
Вот кого ждал мош Илие! Завидев Митикэ, мош Илие сказал:
— Пройди дальше по улице, смотри, чтобы нас никто не подслушал.
Митикэ, не останавливаясь, послушно прошел дальше.
У плетня соседней хаты был привязан конь, бока его тяжело вздымались — видно, всадник приехал издалека и очень спешил!
Отсюда из тьмы был хорошо виден освещенный фонарем круг танцующих, Фэникэ со скрипкой и чабан с флуэром.
Вот к шатающемуся от усталости Бэрдыхану подошел батрак-возница и повел его к едва различимой в темноте каруце. Ого, там, кажется, Цопа у своих бочонков! Вот прилип к подарку!
А в это время Цопа даже заплясал от радости — с трудом повернув голову, он увидел приближающегося Бэрдыхана.
— Иди скорее, староста! — закричал он. — Черт бы тебя побрал, чего еле-еле ворочаешь пятками!
Бэрдыхан подошел и, как мешок, плюхнулся на землю.