Читать интересную книгу Многоликое средневековье - А. Иванов

Прежде всего свободный крестьянин, желавший жениться, заручался согласием на этот брак своих родных, а потом и родных своей невесты. Следующим важным фактом в крестьянской свадьбе было точное определение приданого, приносившегося обеими сторонами. В одном стихотворном произведении XIV века - «О свадьбе Метцы» (von Metzen hochzit) - рассказывается, что невеста принесла жениху в приданое лошадь, козла, теленка, поросенка, корову и три улья пчел, а жених невесте - кусок земли, засеянной льном, двух овец, петуха с курами и несколько денег. Так слагалось будущее хозяйство молодых. Часто свадьба происходила, как описывается и в этом стихотворении, в тот же день. Долгое время она имела характер гражданского акта, гражданского договора между сторонами. И та, и другая сторона выбирали особых свидетелей из числа людей незапятнанной репутации. Какой-нибудь почтенный старик спрашивал в присутствии свидетелей, родных и знакомых жениха и невесты об их взаимном согласии на брак, и все дело ограничивалось утвердительным ответом с их стороны: свадьба считалась совершенной. Б стихотворении «О свадьбе Метцы» говорится, что свадебное пиршество совершилось в доме жениха, так как он отличался своим простором сравнительно с домом невесты. В самом доме поместились все приглашенные на свадьбу, а за дверьми его стояла большая толпа любопытных. Б указанном стихотворении живо рисуется крестьянская свадебная

пирушка. Необходимой принадлежностью ее был музыкант, игравший во все время обеда и после него, пока усердное пот-чевание не лишало его возможности заниматься этим делом. Как в еде, так и в питье крестьяне обнаруживали поразительный аппетит. Блюда, подававшиеся на стол, отличались своей сытностью, всего приносилось в большом количестве, а между тем после окончания обеда не оставалось ни крошки. Усердно истреблялся белый хлеб, пшенная каша, особый соус из репы с кусками сала, жареные колбасы и, наконец, мусс - особое блюдо, приготовлявшееся из овсяной или манной крупы и служившее десертом. Приглашенные на празднество гости жадно накидывались на яства, так что нередко многие из них обжигали себе языки и рты, над чем от всей души хохотали остальные обедающие. О какой-либо опрятности при обращении с яствами, конечно, не могло быть и речи. Обедали до того основательно, что у некоторых гостей лопались пояса, а наиболее благоразумные и осторожные люди распускали их заблаговременно; пили с таким же усердием, так что в следовавших после обеда танцах принимали участие далеко не все участники обеда. По окончании свадебного пиршества невеста отводилась в предназначенный для того покой, причем старалась как молено более ломаться, плакать, кричать «увы» - всего этого требовал обычай.

На следующее утро молодые дарили друг другу подарки, так называемые утренние дары. Только в этот день они отправлялись в церковь, чтобы помолиться о счастии и благополучии совершившегося брака.

Весело движется свадебная процессия по дороге, окаймленной двумя рядами деревьев, в церковь. Эти пестрые наряды под лучами солнца, ярко светящего из глубины голубых безоблачных небес, производят сами по себе впечатление чего-то радостного, торжественного. У каждой из девушек свешивается с пояса пшурок, на который надето небольшое круглое зеркальце в резной деревянной оправе; у невесты даже в резной раме из слоновой кости. Собственно, для устранения дурных примет невесте следовало бы плакать, но слезы у нее затаились так далеко, так далеко, что она никак не может вызвать их наружу. Впереди процессии идут музыканты с тамбуринами и гремят на всю деревню: чем больше шума, треска, тем лучше; этот шум также способен отгонять злые чары. Впрочем, злой человек может и теперь повредить молодым и даже испортить всю предстоящую им жизнь: стоит ему только связать хвостами двух кошек, притаиться где-нибудь под кустом и, когда процессия приблизится к нему, пустить их через дорогу, поперек пути новобрачных. Но ничего подобного не случилось. Процессия без всяких невзгод подходит к церкви, которая весело приветствует ее звоном своего единственного колокола; пономарь не скупится, побуждаемый верным расчетом на угощенье.

Но и святое место, по народным представлениям, не защищало от сглаза и порчи, от всяких грядущих бед. Невеста должна была вступить в церковь правой ногой, во время венчания молодые должны были стоять возможно ближе друг к другу, иначе между ними могли проскользнуть чары, в которых принимали участие не только злые люди, но и сам дьявол. Что последний - по народным представлениям, господствовавшим в средние века, - не страшился церковных или монастырских зданий, в этом можно убедиться хотя бы из следующей легенды. В одном аббатстве молодой монах исполнял обязанности ризничего и в то же время имел главное наблюдение за производством работ по украшению храма, Стены его покрывались рельефными изображениями, представлявшими ад и рай. Между прочими изображениями следовало представить дьявола, набрасывающегося на свои жертвы. Увлекаемый религиозным рвением, монах сам принялся за работу и сделал такую страшную и гадкую фигуру дьявола, что она наводила ужас и чувство омерзения. Дьяволу ужасно не понравился поступок молодого ризничего. Он явился ему во сне и потребовал, чтобы он разломал статую и сделал другую, менее безобразную. Молодой монах не слушался дьявола, хотя последний сделал ему целых три предостережения. Тогда дьявол, не смущаясь ни святыней монастырской, ни религиозностью молодого монаха, навел на него чары, заколдовал его. Монах полюбил молодую даму, жившую неподалеку, и, побуждаемый ею, решился бежать из монастыря, но не с пустыми руками, а захватив сокровища монастырской ризницы. Конечно, тот же дьявол устроил так, что беглеца накрыли и подвергли тесному заключению. Опозоренный, лишенный свободы, молодой инок страдал невыносимо: этого-то и нужно было дьяволу. Он проник в монастырскую темницу и снова стал предлагать ризничему сломать сделанную им статую и заменить ее другой, обещая за это освободить его от всяких невзгод и вернуть ему его прежнее положение в монастыре. Ризничий дал торжественное обещание. Тогда сатана освободил его от оков и привел его в келью. Когда наутро монахи нашли бывшего ризничего спокойно почивающим в своей постели, а после его пробуждения услышали решительное отрицание всего происшедшего, они изумились и направились в темницу. Что же тут предстало перед ними? Они увидели самого сатану в цепях; он потешился над ними, показал им различные штуки и скрылся, как будто его и не бывало вовсе. Монахи решили тогда, что все происшедшее - только наваждение злого духа, что на самом деле ничего не произошло, что их ризничий по-прежнему чист душой. Ризничий, вернувший себе прежнее положение, исполнил данное сатане обещание и заменил безобразную статую другой, которая удовлетворила дьявола. Рассказ этот предлагался вниманию рыцарства и горожан. Рыцари и особенно горожане потешались, слушая подобные рассказы, а народ еще долгое время относился к ним с полной верой. Крестьянство, освободившееся от более тяжелых повинностей, налагаемых на него феодальными сеньорами, еще долгое время не могло освободиться от ига суеверия, которое в известной степени тяготит его и в настоящее время. Но современное суеверие уже далеко не так многосторонне, как средневековое.

Суеверные приметы требовали, чтобы молодые возвращались из церкви не той дорогой, которой шли в нее. Впереди процессии обыкновенно выступали те же музыканты; она возвращалась из церкви так же шумно, как шла в нее. Вступают в свой дом молодые опять-таки с соблюдением тех же церемоний, которые соблюдались при выходе из него. Им подают две кружки вина, после чего эти кружки обходят присутствующих, а потом разбиваются вдребезги, причем невеста перекидывает свою кружку через голову. Еще в подвенечном платье новобрачная идет в стойла, где и раздает скоту корм. В самом непродолжительном времени все садятся за стол или, лучше сказать, за столы; при этом строго наблюдается, чтобы за одним столом не садилось тринадцати человек - примета, известная и у нас. На стол ставятся обильные яства: горох, капуста, ячмень, чечевица, колбасы или что-нибудь в том же роде. Обед совершается обычным, уже описанным нами порядком.

После обеда двое из наиболее зажиточных крестьян присаживаются к невесте и начинают принимать подарки, подносимые присутствующими молодым. Чего тут только нет! И деньги, и зеркальце, и пояс, и кружка, и гребень, и веретено, и куртка, и шляпа, и деревянная палка; не полагалось только дарить молодым ножей и даже ложек. Оба крестьянина по окончании приношений считают их и определяют их примерную стоимость. Отец молодой благодарит присутствующих и приказывает играть пришлому музыканту. Не остается без подарков и последний. Но, Боже мой, чем дарят этого странствующего бедняка! Можно сказать, что в большинстве случаев ему сбывают то, что следует сбыть с рук. «Возьми себе эту куртку, - говорит один, - ей нет еще и восьми лет: она еще очень хороша, вот рукава только плохи, да дырочка спереди, а кроме этой дырочки, все остальное в исправности». Другой дарит ему шляпу, которую сам купил десять лет тому назад за четыре медных монеты; третий - больную курицу. Все берет бедняга: и старый плащ, и старые башмаки, и пару полотенец.