О войнах царя Федора Ивановича с Литвой и Швецией на рубеже 1580–1590-х годов уже говорилось. Их итогом стало частичное исправление результатов провальной Ливонской войны; царь Федор Иванович, его ближний «дворовый воевода» Борис Годунов избавились от комплекса поражений и могли осознавать себя победителями. Правда, дружбы с «Литвой», закрепленной передачей польской короны царю Федору Ивановичу, так и не получилось, да и вряд ли могло получиться. И этот проект Ивана Грозного, терпеливо выполнявшийся его наследниками, не принес искомого результата. Но перемирие давало надежду на некоторое успокоение. Дипломатам оставалось обсуждать «задоры и обиды» между двумя государствами в «перемирные лета», но такие дела, в основном, не выходили за пределы разбирательств по поводу набегов и грабежей запорожских казаков и литовских гайдуков. Как всегда, накапливалось много жалоб купцов из Новгорода и Пскова, смоленских городов и Москвы, которых грабили на торговых путях в литовских городах, взимали у них неправедно пошлины и вымогали подарки, не отдавали долги[378]. Самым серьезным инцидентом (имевшим, как оказалось, отдаленные последствия) стало строительство в 1592 году князем Александром Вишневецким Прилуцкого городища на реке Удое в порубежной земле в Черниговском уезде. В Москве настаивали, что это «искони вечная земля Черниговского уезда, а жили в ней бортники в медвяном оброке. А после того та волость Прилутцкое городище роздана в поместье при великом государе царе и великом князе Иване Васильевиче всеа Русии». Приводили в пример случай с одним из смоленских воевод, который «учал был город ставити в Смоленском уезде блиско рубежа для торговых людей береженья», однако был остановлен царем Федором Ивановичем, запретившим ему это делать «мимо перемирных грамот»[379]. Когда Борис Годунов распорядится сжечь Прилуцкое городище, князья Вишневецкие не забудут эту обиду; именно они первыми поддержат самозваного «царевича» Дмитрия…
В качестве дипломата Борис Годунов продолжал действовать так же, как он действовал со своими подданными. С врагами он был суров, друзей стремился жаловать и привлекать на свою сторону. Конечно, ему было ведомо, что среди дипломатов друзей не бывает. Какими бы близкими ни были его отношения с англичанами, им все равно не удалось подтвердить те исключительные привилегии, которые имелись у них при Иване Грозном. Более того, в 1586 году англичане даже потеряли право исключительной торговли на Белом море; им полностью была запрещена розничная торговля, чтобы они не создавали конкуренции русским купцам в Архангельске и Холмогорах, Вологде и Ярославле, Москве — словом, повсюду, где у Английской торговой компании были свои дворы[380]. Правда, какое-то время спустя уже упомянутому Джильсу Флетчеру удалось получить некоторые преимущества для английских купцов. Англичанам позволили ездить торговать в Казань, Астрахань и даже дальше — в Бухару, Шемаху и Персию[381]. Но это было все равно меньше тех привилегий, какие они раньше имели в России. Все это вызвало трения между английским и русским дворами[382].
При всем этом к англичанам Борис Годунов продолжал испытывать особое доверие, подкрепленное совместным участием в разных делах[383]. Именно к английской королеве Елизавете I правитель царства обратился через Джерома Горсея, чтобы решить самый деликатный и важный вопрос всего царствования Федора Ивановича — об отсутствии у того наследников. В 1586 году королева Елизавета I прислала в Россию своего личного доктора Якоба для Ирины Годуновой, прозрачно объясняя ей специализацию придворного врача: «женские болезни всякие лехчит, а нас в наших болезнях тот же Яков лечил, и мы его к вам приказываем, а он преж сево вам знаем и верен и своим разумом в дохторстве лутче и иных баб, и вашему здравью учинет служити верно»[384]. Горсей рассказал о том, как он, исполняя поручения царя Федора Ивановича и Бориса Годунова, «выслушал мнения оксфордских, кембриджских и лондонских медиков, касательно некоторых затруднительных дел царицы Ирины о зачатии и рождении детей{3}, бывшей замужем семь лет и часто беременной{4}»[385]. Хотя купцы Английской компании и обвинили Горсея в том, что он придумал историю с просьбой о повитухе, привез ее в Россию и напрасно продержал в отдалении от Москвы, что, как они считали, нанесло оскорбление царской семье и Борису Годунову и повредило интересам англичан[386], все было далеко не так однозначно. Когда в том же 1586 году вместе с Горсеем приехал доктор Роман Романов, в Посольском приказе стало известно, что с ним могла ехать некая «дохторица». Из Москвы распорядились задержать ее в пути от Вологды до Ярославля[387]. Увы, ни один из английских докторов не смог помочь тогда царице Ирине Годуновой. Но когда у царской четы родилась дочь Феодосия, стало очевидно, что их труды не были бесполезными{5}.
Борису Годунову нравилось показывать иностранцам свое влияние на царя. В мире дипломатических тайн ему было комфортно, и, благодаря своим неформальным действиям, он многого мог добиваться. Однако, как показывает история русско-английских отношений 1580–1590-х годов, Годунов не был всесилен. Ему приходилось учитывать существование в Думе влиятельной партии противников англичан. Английская королева Елизавета I лично обращалась к Борису Годунову в письме 6 июня 1588 года, именуя его: «Благороднейший князь, наш добрейший и любящий кузен» («Right noble prince, our very good and loving cousin»)[388]. Как известно, у Годунова не было княжеского титула, но такое преувеличение он должен был воспринять с пониманием. Согласно дипломатическому протоколу, Елизавета называла царя Федора своим кровным братом, а его шурина — соответственно, кузеном. Королева Елизавета просила царя Федора о личном участии Бориса Годунова в обсуждении дел английских купцов, вспоминая его прежнее снисхождение к их просьбам: «А ныне сердечно у нашего дражайшего брата прошаем, чтоб ваш честнейший шурин, наш прелюбительный племянник Борис Федорович промыслил о всех статьях, что в сей нашей грамоте написано и иные ваши советники с ним же». О «благосклонном посредничестве и старании» заново обсудить с царем Федором Ивановичем присланные жалобы на английских купцов Елизавета I просила и самого Годунова в письме 15 января 1589 года. Речь шла о том, чтобы «устранить происки некоторых лиц» (имелся в виду глава Посольского приказа дьяк Андрей Щелкалов), «которым не нравятся любовь и дружба, являемые и установленные между нами и достойным царем; им, по-видимому, завидно, что нашим гостям оказывается более милости, чем прочим иноземцам»[389]. В своем ответе в июле 1589 года Борис Годунов благодарил королеву Елизавету I за то, что она именовала его «кровным и любительным приятелем». Однако он виртуозно обошел внутренние противоречия в посольском ведомстве и защищал позицию московских дипломатов, твердо решивших больше никому не предоставлять одностороннего преимущества в торговле: «…а у вас, у великих государей, того не ведетца, что торговым людем иным ездити, а иным не ездить, и равенства торговым людем в торговле не давать».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});