на отца ее, а на семью, которая могла бы у нас быть. Вспоминаю ее отца и юриста, что рассказывал про Орлова.
— Что-то не сходится. Финансовые проблемы у них есть, но не такие, чтобы у нее не было денег снять квартиру, даже, если отец забрал ключи.
— Откуда ты знаешь про их финансовые проблемы? — Меня рассматривает Марк, как будто в чем-то заподозрив.
— Знаю. Она жила у Алисы, работала за минимальную зарплату, сразу у меня аванс попросила. Я думал, что она так хочет вызвать жалость к себе, но она ни на что не жаловалась открыто. Марк, ты же ее должен понимать. Вы оба не были обделены средствами с детства. Ей, привыкшей к роскоши, было проще снять квартиру, чем ездить в пригород каждый день. Да еще и на маршрутке. Хотя, она мне говорила, что на такси ездит.
— Ну я ездил когда-то в Одинцово каждый день, — дарит Алисе свою фирменную усмешку, — привыкнув к удобству, пересаживаться на общественный транспорт — это убийство. Должны быть очень веские основания.
— И я про то же. У нее денег не было. Но она фиг кому об этом сказала.
— Она могла всегда попросить у нас и одолжить. — Пожимает плечами Алиса. — Но она даже не заикалась.
— Про это я ничего не знаю, — отбивает наши взгляды Нина Ивановна, — но денег больших у нее точно не было.
— Значит, отец забрал не только квартиру, но и деньги, — ставлю точку в нашем разговоре.
— И машину, — вздыхает Алиса.
— У нее не осталось ничего и она пришла к нам, — я смотрю Алисе в глаза. Она понимает без слов. Потому что мы с ней не из золотой молодежи. Мы знаем, что значит жить в семье обычного рабочего и не ждать денежного дождя с неба. — Потому что среди всей своей золотой мишуры и обратиться было не к кому за помощью. А она не та, кто будет жаловаться.
23
Лера
Сквозь белый фоновый шум начинаются помехи и в сознание проникает тихое пиканье приборов. Равномерное. Давящее на мозг. Хочется выключить и заткнуть, но нет сил даже расклеить пересохшие губы.
Делаю более глубокий вдох и сразу понимаю, где нахожусь. Вслед оживает и тянущая боль во всем теле. Голова так болит, что трудно вспомнить, что произошло. Но память-сука не стерла ничего. Вспышки последних моментов ослепляют…Резкий удар…Меня подкинуло несколько раз. … Закрываю живот, чтобы защитить…Удар головой и ничего не помню.
Кончиками пальцев шевелю. Еле-еле. Чувствую шероховатую грубую ткань. Веду рукой под одеялом, нащупывая повязку на животе. Что-то произошло… Слезы сами начинают катиться, когда я понимаю, что потеряла его. Его вырезали из меня….
Опустошение внутри и такая боль, что хочется выть. Как так… Я же… Как теперь жить? Ради чего? То, что случилось, в один миг лишило смысла жизни. В висках пульсирует одна мысль, что это конец.
Я распахиваю глаза и вижу помещение в зеленых тонах. Это не просто палата… И я не просто тут лежу. В руке торчит катетер, а по проводу в меня вливают какое-то лекарство. Чтобы спасти…
К черту спасать меня, если я не хочу так жить. Без него не хочу.
Зажмуриваюсь и приподнимаю руку, скидывая с себя одеяло, но кто-то удерживает и шепчет, чтобы я не волновалась.
Голос такой родной, что должен успокаивать, а меня злит. Не хочу никого видеть. Не хочу их всех видеть. Потому что от их утешений будет еще больнее.
— Лера, это я, тетя Нина, все хорошо, не плачь, детка.
Я сжимаю зубы до боли и мотаю головой по прохладной подушке. Не хочу ее слушать. Не хочу жалости этой. Сдохнуть хочу, чтобы не мешать больше никому жить.
Хочется крикнуть: “Забудьте все обо мне!”
— Лера, тише. — Она пытается успокоить и гладит по голове.
— Уходите, — шепчу сквозь слезы и уворачиваюсь, когда мягкие губы касаются лба.
— Все хорошо, детка.
— Ничего не хорошо. — голос хрипит, когда шепчу сквозь зубы и чувствую, как слезы теплой струйкой катится по виску, скатываясь в ухо.
— Лера, послушай меня, все хорошо. С твоим ребенком все хорошо.
Я мотаю головой и не верю. Потому чтобы выжить в этой аварии должно было случится чудо. Тем более с моим багажом сложностей.
— Порез был не глубокий и стенок матки не задел. Тебя просто немного заштопали.
Ее слова придают силы, чтобы поднять веки.
Смотрю в темные глаза напротив. Она бы не стала так жестоко врать даже ради меня.
— Но там же… — я киваю на живот
— Твоя беременность с самого начала настоящее чудо, поэтому может быть все, что угодно. Неужели ты еще не поняла? И твой малыш очень хочет жить.
— Почему вы тут? — Я ждала увидеть тут кого угодно, но не ее.
— Потому что я знаю, что меня ты будешь рада видеть и не будешь нервничать. Тебе нельзя сейчас.
— А… как вы узнали? — Если знает она, значит знают и остальные…
— Все знают, Лера, и про твою беременность тоже.
— Черт, — вырывается из меня, хотя я столько раз обещала себе не ругаться. — И Миша?
— Он первым узнал.
— Первым?
— У тебя был при себе телефон и там только один номер. Я не знаю, правда ли это, но ему позвонили из реанимации и сказали, что тут девушка без документов. Он тоже тут был вчер авечером, его вызвали…
— Опознать меня…
— Скажешь тоже, подтвердить личность.
Мой телефон рабочий и там действительно был только его номер. Кто знал, что так все получится, лучше бы я записала туда тетю Нину.
— Чтобы ему рассказали о твоем здоровьем, он сказал что он твой муж. Так что не удивляйся, когда тебе скажут про мужа. Они предупредили про беременность и что пытаются сохранить ребенка.
— Он не должен был узнать. Не сейчас.
Я кладу руку на низ