Читать интересную книгу Дом дневной, дом ночной - Ольга Токарчук

ОНА И ОН

Во время курса облучения Она была вынуждена несколько дней провести в больнице, и Он оставался один. В те дни Он подумывал, что пригодилась бы домработница. Лучше всего пожилая женщина, которая готовила бы заячий паштет и целые кастрюли вареников. И говорила бы по-львовски, с мягким акцентом, как его мать. Топила бы печь и вытирала пыль с пианино. Он дал себе слово, что этим займется. Тогда им не придется есть разогретую картошку и по два раза обжаренные котлеты.

В среду, когда Он вернулся с работы, на ступеньках сидела девушка. У нее были волосы до плеч и решительное лицо. В общем-то красивое, Он это сразу отметил. На ней были нелепые рабочие штаны — в таких ходили женщины на заводах. Мужчина остановился перед ней, удивленный. Девушка подняла на него глаза. Они были зеленые, яркие.

— Ваша жена просила меня прийти убраться и натопить печь. Завтра оставьте мне, пожалуйста, ключи.

Он пропустил ее в прихожую. Девушка пошла в кухню и заскрежетала печкой. По-видимому, квартира была ей знакома. С этим трудно было освоиться, а потому Он сел в комнате за стол и закурил.

— Как зовут тебя? — спросил Он, чтобы хоть что-то сказать.

— Агни, — ответила девушка.

— От Агнешки, наверное.

Она не отрицала, лишь широко улыбнулась. У нее были красивые ровные зубы подростка. Мужчина слышал, как она хлопотала по дому, в котором становилось все теплей и уютней. Когда девушка была в ванной, Он налил себе рюмку водки и выпил ее залпом. Потом сделал вид, что разбирает бумаги на письменном столе. Агни принесла ему разогретый бигос и чай.

— Завтра, если хотите, я могу прийти пораньше и что-нибудь приготовить. Я умею делать голубцы. — Она улыбнулась и села рядом, когда он начал есть.

— Где жена тебя разыскала? Откуда ты взялась? — спросил Он с набитым ртом.

— А-а-а, стечение обстоятельств. Долго рассказывать.

Он заметил, что у нее гладкая юная кожа, ни единой морщинки, ни веснушек. В голове вдруг на минуту вспыхнул четкий образ ее обнаженного худенького тела, лежащего на кровати, и Он испугался. Сказал, что устал и хочет лечь спать. Девушка напомнила ему про ключи и скрылась в кухне. Он слышал, как она мыла вчерашнюю посуду. Им овладело беспокойство; Он снял трубку с черного телефонного аппарата и покрутил ручкой. Попросил соединить его с больницей во Вроцлаве, но там уже никто не отвечал. «Позвоню завтра с работы, позвоню завтра с работы», — повторял Он себе. Услышав, как внизу хлопнула входная дверь, мужчина приостановился на лестнице, и напряжение вдруг спало. Он вздохнул и вернулся в столовую. Включил радио и налил себе водки. Передавали какой-то радиоспектакль.

— Друзьями мы не будем, — произнес мужской голос. — Вы сами это знаете. А будем ли мы самыми счастливыми или самыми несчастными среди людей — от вас зависит. Я прошу только об одном: пожалуйста, не лишайте меня надежды и позвольте и далее страдать, как прежде. Если это невозможно, прикажите мне исчезнуть, и я исчезну.

— Я не намерена вас никуда прогонять, — с пафосом ответил женский голос, а Он подумал, что это, должно быть, Нина Андрич[38].

— Только не надо ничего менять. Пусть все останется, как было до сих пор. А вот и ваш муж…

Он выключил радио и пошел спать. Впервые за многие годы Он видел эротический сон. Ему приснилась эта девушка. Снова была война. Они прятались от немцев на каком-то заводе. На них текла вода из сломанных душевых кранов. Они были обнажены. Агни прижималась к нему, ее волосы пахли водой. Они, видимо, занимались любовью, но как-то странно, Он не ощущал этого телом, а только понимал, что это любовь.

Утром Он позвонил в больницу. Поговорил с женой, но ее голос звучал тускло и отдавал металлом. Она попросила заехать за ней в пятницу. Он быстро подсчитал, что это через три дня. Жена говорила еще что-то про операцию, но Он не совсем понял что, не захотел вникать. Вернувшись домой раньше обычного, Он принял ванну и в чистой рубашке принялся ждать неизвестно чего.

Все происходило так, как будто было запланировано. Девушка вошла, на ней были те же штаны, что вчера, она держала в руках большой кочан капусты. Он неуклюже ходил за ней, пока она растапливала печи. Понимал, что смешон. Что-то говорил, но больше разглядывал ее волосы и голые ноги в спортивных тапочках. Не мог от нее отойти.

Все было, как в том сне — они прятались от враждебного мира. Кто был тем миром, Он не знал. Она попросила подать ей нож, и Он с этим ножом в руке подошел к ней и внезапно прильнул к ее худенькому телу, а она нисколько не противилась. Девушка была мягкая, нежная, податливая, как тряпичная кукла. Он положил ее руки себе на плечи и осыпал поцелуями лицо. Ожидал сопротивления, какого-нибудь «нет», но слышал лишь ее дыхание, от которого веяло огурцами с грядки, чем-то зеленым, свежим, чем-то, по чему Он всегда тосковал. Он просто положил ее на диван, стянул с нее эти смешные штаны, и дальше все произошло обыденно, Он даже помнил о том, как бы не сделать ей ребенка.

Такое случается с людьми, убеждала Она себя, когда высаживала на клумбы бархатцы. Человек меняется, перерастает ситуацию, как ребенок вырастает из своей одежды. Время течет, и все становится другим. Бывают большие и малые войны. Большие меняют мир, а малые — человека. Так уж оно получается. Я не делаю ничего плохого. Никому не причиняю боли, разве что себе, когда вот так вот: жду и жду.

Никто никому ничего не должен. Один поступок искупается другим и не представляет угрозы никакому будущему. Ничего не происходит.

Однако мир выглядел так, словно пробудился от сна. По крайней мере для нее. Его центр переместился теперь из дома и даже из сада куда-то наружу, не в конкретное место в городе, но просто куда-то за их пределы. Поэтому, сажая бархатцы, Она вдруг почувствовала себя взаперти. Встала, отряхнула перепачканные землей руки. Ей уже не хотелось ждать, пока цветы вырастут. Они вдруг показались ей чересчур медлительными, глупыми, как предметы. Поэтому Она вошла в дом, села в комнате за круглый стол и принялась листать журналы «Пшекруй» в поисках своих любимых страниц с модами. Находила, но они уже не производили на нее никакого впечатления, не вызывали знакомого приятного трепета оттого, что видишь что-то прекрасное и мимолетное, чему суждено исчезнуть в следующем сезоне. Просмотру новых моделей всегда сопутствовали волнение и внезапная поспешность — бывало, Она тут же отправлялась в центр города в магазин тканей и покупала ту, которая более всего напоминала увиденную в журнале. Потом Она немедля шла к портнихе, заказывала и даже платила вперед для пущей уверенности, что у нее будет эта вещь, ведь иначе Она выпадет из потока времени, скатится с «сейчас» и опустится в «тогда», а там всегда царят мрак и тление.

Она только бегло просмотрела рисунки и черно-белые фотографии новых платьев, приталенных и расклешенных книзу. Они оставили ее равнодушной. Отодвинув журналы, Она пошла принимать ванну. Смотрела на свое тело, и ей сделалось его жаль. Хрупкое, мягкое, отданное на съедение внутренним и внешним силам, которые проносятся по нему, как ураган, как тяжелые дождевые тучи. Единственное, что остается, — это ждать.

С утра Она нервно ждала, с чашкой кофе в руке, в халате, переходя от окна к окну, вглядывалась в просветы между балясинами ограды. Агни раз появлялся, иной раз нет. Не подчиняясь никаким правилам. Она пыталась выведать, что он делает, где спит, но он лишь улыбался как-то плотоядно, отчего ей чуть дурно не становилось. Она прислонялась к дверному косяку и прикрывала глаза. Важна была вовсе не физическая близость, торопливая любовь в постели, когда то и дело вспыхивает мысль, что вот сейчас, как в водевиле, вернется муж с портфелем и встанет в дверях. Она чувствовала, что Агни ее исцеляет, его ласковые прикосновения были как холодный компресс из мяты, его поцелуи — горячи, как грог; благодаря им ее тело становится крепким, упругим, подтянутым, не позволяет себе распадаться. Это было заметно. Агни смеялся, что Она округлилась, и тут же шел в кухню и подъедал что-то из кастрюль, а потом исчезал, исчезал. Она даже не знала, где он живет; может, оно и к лучшему, потому что рано или поздно отправилась бы туда. А он обладал каким-то особым чутьем, всегда знал, когда вернуться, словно ему был известен ее уклад жизни, распорядок дня ее мужа и ее собственные мысли, ибо стоило ей подумать о нем, оставшись дома одной, как Агни появлялся и сначала подавал знак из-за ограды, потом быстро взбегал по лестнице, а Она уже его ждала.

— Ты читаешь мои мысли? — спрашивала у него.

— Да, — отвечал он. — Могу и тебя научить.

Она, конечно, ему не верила.

— Ты должна представить себе лицо любимого человека очень ясно, постараться изо всех сил, чтобы казалось, что ты носишь это лицо, что оно твое. Тогда все его мысли станут твоими.