Боянович ещё находился в Святогороде и, возможно, не имел понятия о том, что творится в его вотчине.
Активист – не один, а с командой приспешников (на мой взгляд, им очень не хватало кольев и факелов в руках) – обошёл коридоры всех корпусов, собирая подписи под своим воззванием. Подошли они и ко мне. Всё происходило под пристальными взглядами окружающих. Активист сунул мне бумагу, явно пребывая в полной уверенности, что уж я-то подпишу не задумываясь. Вполне логично. Чего бы мне не ратовать за изгнание колдуна?
Но я отказалась.
Челюсти у активиста и его сопровождающих в момент стали вялыми. Действительно странный поступок. Кто такой для меня Храбр?
После занятий, выйдя из главного корпуса, я первым делом посмотрела на крышу общежития. В последнее время я постоянно стала туда поглядывать. Отчётливо разглядела три человеческие фигуры. Странно. Ожидала – одну. Я вдруг задумалась, что крыша нужна, наверное, не только Добрыне. Вероятно, Сивогривову она тоже требуется. Я не спрашивала, в кого превращается Храбр (хотя фамилия, конечно, говорящая). Но возможно… я мало о чём спрашиваю. Лишь о себе теперь говорю. Проблема настолько захватила моё сознание, что ни о чём другом и помыслить некогда. Ой, опять вру! О Милорадовском долге ещё раздумываю. Но это недавно началось.
Может, я зря на Добрыню бочку качу? Может, он про меня много знает оттого, что я языком чрезмерно рьяно шевелю? Когда я заговариваю о себе – я заговариваю о своей Проблеме. Когда о нём, то тоже всё свожу к своей Проблеме. И затрагиваю эту тему в беседах только с Добрыней и Милорадом. Потому что они всё понимают. А больше – никто. Или я так думаю? По-моему, уже даже себе надоела с подобными разговорами. Каково им-то?
Я добралась до общежития, поднялась на верхний этаж и преодолела несколько ступеней металлической лестницы, ведущей под самое небо.
На крыше шумно что-то праздновали Забытые и обладатель завидного магического иммунитета. Откуда-то взялся стол. Весьма странно сервированный. Бумажная посуда. На тарелке вместо хлеба – профитроли. Не представляю, почему. Початая бутылка водки. Гранёные стаканы. Красная икра в стеклянной банке, оливки, несколько кусков шашлыка – и одна ложка на всех.
– А вы, я смотрю, живёте по завету той западной королевы, – начала я. – «Если у них нет хлеба, пусть едят пирожные».
– Ага, – улыбнулся Добрыня, – и икру. Рыбы-то у нас тоже нет.
– Бедные, – пожалела я, – ни рыбы, ни хлеба. Как выживаете?
В связи с чем состоялось сборище в поднебесье, я уточнять не стала. Через некоторое время Делец сказал, что совсем замёрз и предложил сворачиваться. Храбр его желания не разделял (он вообще когда-нибудь мёрзнет?), но согласился. Они прихватили всё со стола. Позвали Добрыню и меня. Однако мелкий Забытый сказал, что задержится. Может, ему полетать хочется?
Уже находясь в дверях, Делец повернулся и спросил:
– Добряна, не желаешь в покерок сегодня перекинуться?
«Перекинуться» звучит как «перевоплотиться». Плохая аналогия.
Раньше мы частенько играли. Покер люблю. Хотя азартной меня можно назвать с большой натяжкой. Просто потому, что не забываю о размерах своего кошелька. Прежде мы играли на чисто символические ставки. А потом у Ратмира стали водиться деньги, и его запросы в ходе игры резко увеличились. Сразу возжелал ставить от души. Манера игры у него агрессивная. Блефует, высоко поднимает. Я же играю осторожно. Как кошка, сперва лапкой пробую, можно ли наступить на зыбкую поверхность. Ставки поднимаю, лишь если карта удачная. Противники читают меня на раз-два. Впрочем, те, кто часто играют вместе, так или иначе прочитывают друг друга.
Поиграть очень хотелось. Сдерживало отсутствие кун. На днях я подсчитывала, сколько мы с Дубининым сможем собрать, если сложить наши академические выплаты, его зарплату, гривны, которые вернул Здравко, и моё пособие за магическое увечье. Его я уже оформила. Оставалось дождаться. Чуть-чуть понадобится занять, и мы расплатимся со Славомиром. Придётся, правда, месяц питаться голимым воздухом, да и Дубинин станет долго артачиться. Но это всё мелочи.
– Нет. Не желаю, – ответила я, всем своим видом показывая, что очень даже желаю.
– Ну если передумаешь, заходи вечерком, – крикнул Ратмир уже с лестницы. – Кстати, можешь отыграться.
Отыграться было бы здорово. Но вечерком я никак не могу. Делец забыл или издевается?
– Отыграешься у тебя, – мрачно пробормотала я себе под нос.
– Любишь азартные игры? – услышала я голос Добрыни.
– Люблю, – я повернулась к нему. – Ты знаешь, что в Академии возникла коалиция, противостоящая вам? Главным образом – Храбру.
Забытый невесело улыбнулся:
– Мы понимали, куда едем.
– Как он видит здесь своё будущее?
– Пока никак, – Добрыня с тоской посмотрел в небо.
Я подошла к краю крыши. Глянула вниз. Потом уселась на бордюр и опасливо свесила с него ноги.
Полагаю, Добрыня совершенно не боится высоты. С чего бы? И я прикинулась, что меня она тоже не страшит. На самом деле моими страхами можно до отказа набить товарняк. И страх высоты там заполнит не один вагон. Проще назвать, что меня не пугает, чем перечислять всё, чего я боюсь.
Забытый выразил свою неуверенность в том, стоит ли мне сидеть на краю крыши на холодном бетоне. Смотреть в затягивающую пустоту. Я пожала плечами и осталась сидеть. Тогда Добрыня подошёл и сел рядом.
Тут я задала наинелепейший вопрос. Откуда в голове такие глупости возникают?
– А алкоголь не мешает превращаться?
– Это же не светомобилем управлять, – посмеялся Добрыня. – В любом состоянии могу. Только у орла голова совсем дурная будет. Человеком в подпитии оставаться проще.
Я снова выдала:
– А если с крыши упасть, успеешь в полёте измениться?
Можно подумать, это я водку профитролями закусывала.
– Успею. Главное – из одежды выпорхнуть. И если ты упадёшь, успею.
– Расскажи про Храбра.
Сивогривов пришёл в Прилучье из леса. Ему тогда всего десять исполнилось. Сказал, что сбежал от Новых…
– Так они и вправду существуют? – прервала я повествование. – А Ратмир в них не верит.
– Уже верит, – ответил Добрыня, – мы только что за это пили.
…а те в своё время украли Храбра у воспитателей (настоящие его родители давно умерли), к каковым он не рвался возвращаться. Новые, проживая в абсолютном меньшинстве, вдали от людей в глуши, в лесу, называют себя высшей расой, поколением будущего. И, возможно, даже вынашивают некоторые планы. Храбр им нужен в качестве сильного и видного представителя свежеиспечённого племени. Им, вообще, сторонники нужны. А он проявляет характер и уже много лет отказывается возвращаться.
– Это безвольные люди присоединяются к толпе. Волевые её возглавляют. Самодостаточные умеют существовать гармонично вдали от всяких толп, – изрёк рассказчик.
Сперва в Прилучье Сивогривова приютила тётка Добрыни. У неё не имелось своих детей. И ещё она была местной Ягой.
– Ты знаешь, что на древнем языке, на санскрите, Яга означает «жертва»? Эти женщины многим жертвовали всегда. Во имя людей. Помогали, целили, поддерживали. Мужчины, конечно, тоже. Но они почему-то гораздо реже становятся Ягами.
– К ней люди шли и днём и ночью. Иногда сутками в очереди стояли. Издалека валили. Она себя не жалела. Многим помогла. Оттого и померла рано. Каждый просящий забирает часть силы Яги, и однажды запасы перестают пополняться.
Добрынина тётка кое-чему учила Храбра, но запрещала ему использовать полученные знания на ком бы то ни было. Только его попробуй удержи! Ни Сивогривов, ни Третьяков слушать никого не желали и пробовали всё подряд.
– Но это же больно, – поморщилась я. – Превращаться.
Добрыня глянул на меня с повышенным вниманием, будто осознал что-то неведомое доселе.
– Я об этом не подумал. Тебе действительно больно. У оборотней гормон специальный вырабатывается. Он снимает все неприятные ощущения. Ведь менять облик для нас естественно. Я таким родился, а не стал. Боли никогда не испытывал. У заклятых, насколько я знаю, такой гормон тоже со временем начинает вырабатываться.
– И сколько ждать?
Добрыня пожал плечами.
Нет. Мне не хотелось дожидаться того момента, когда моё тело научится вырабатывать обезболивающее. Это будет означать, что оно привыкло к козьим ногам. Сроднилось с ними. А я против привыкания. Я за то, чтобы избавиться от Лучезариного подарка.
После смерти тётки (Добрыня сказал об этом с такой печалью в голосе… тяжело терять любимых) Храбр остался один. Ему исполнилось пятнадцать лет. Уже заработал репутацию неуправляемого подростка. И за воспитание взялись родители Добрыни.
– А почему он Сивогривов, а не Третьяков? – очередной мой неумный вопрос. Собеседник же не сказал, что его родители усыновили Храбра, а по законам княжества… Ой, я не знаю, действуют ли вообще в Забытии законы княжества. То есть Забытия считается территорией Руси. Округом. Только вроде там имеются какие-то свои правила…