– Сказал «А» – говори «Б».
Мотаю головой: вот идиоты! Понятное дело, что Булатов сочиняет на ходу, а эти остолопы слушают развесив уши.
– Я проболтался Марьяне, что Ветру нравится Смирнова. А Свиридова втемяшила себе в голову, что Сава на неё запал. Вот мы и поспорили: если Марьяна разведёт Ветра на поцелуй, то, считай, выиграла.
Понимаю, что бред! По голосу слышу, что Булатов лжёт, но отчего-то мне хочется сжаться до размеров перепелиного яйца и снова стать невидимым, а главное – прекратить сомневаться! Но ничего не выходит. Роем назойливых мух в голову лезут ненужные мысли: неужели Нана спрашивала меня о Злате, а потом вынудила её поцеловать в угоду дебильному спору? Ощущаю себя коровьей лепёшкой, раздавленной случайным прохожим, и, согнувшись пополам, продолжаю прислушиваться к перепалке парней.
– Да ну, вздор! – голосит Влад, зарождая в моём сердце напрасную надежду.
– Да погоди ты, Осин! – подаёт голос Миха Копосов, который с Лизой, подружкой Марьяны, сидит за одной партой. Парень он серьёзный и ранее в пустом перебирании сплетен замечен мной не был. – Соколова тоже что-то про спор говорила, помнишь? Мол, Марьяна поклялась, что выведет Ветра на чистую воду.
– Ну да, было дело! – кивает Владик, а я забываю, что должен дышать. Чёртовы американские горки то поднимают к вершинам счастья, то на бешеной скорости окунают с головой в бездонную канаву.
– А на что поспорили, Тоха? – не унимаются сволочи. Сколько их там? Человек десять? И все как один греют уши, обсуждая Свиридову, а её ублюдок-недопарень преспокойно позволяет им это делать.
– Если Ветер клюнет на прелести Свиридовой, то с меня новые наушники и семейный ужин с предками.
– У Марьяны губа не дура! Так и до свадьбы недалеко! – противно ржёт Симонов. Мало я ему рожу начистил – надо бы повторить!
– Пусть для начала спор выиграет! – чванливо подмечает Булатов. – Я её сегодня на грешную землю-то спустил! Хрен ей, а не Ветер!
Еле сдерживаюсь, чтоб не надрать ему мажористый зад прямо сейчас. Но понимаю, что не выйду победителем. Десять против одного – неравные условия!
– Погоди, – влезает в разговор Осин. – А что Свиридова тебе пообещала в случае своего проигрыша?
Во рту мгновенно пересыхает, а телефон выпадает из рук: верить, что всё это – ложь, становится сложнее с каждой минутой.
– Себя, разумеется! – лезвием по сердцу без анестезии проходит Булатов.
До алых отметин сжимаю кулаки, не понимая, кого в эту секунду готов задушить первым: сына губернатора или Свиридову. Дура! Какая же Марьяна дура, если хоть капля правды есть в словах этой гниды.
– Думаете, чего она психовала сегодня? – не замолкает урод. – Поняла, крошка, что продула, а должок отдавать боится: первый раз всё же. Вот и на игру не пришла. Ну ничего, расплатится – никуда не денется.
Как болванчик, повторяю про себя, что всё ложь! Резко встаю и снова сажусь, жадно дёргаю на башке волосы и рывками хватаюсь за развязанные шнурки. В этой пропахшей потом и человеческой подлостью раздевалке я отчаянно задыхаюсь, но всё так же остаюсь для всех невидимкой. Паскудный хохот Булатовских прихвостней и их лживые овации заглушают мой стон: в эту минуту в центре внимания другой герой – не я.
– Развёл нашу неприступную блондиночку на раз-два! Ай-да, Булатов!
– Вот это я понимаю – мужик!
– Круто!
– Гонишь ты всё, Тоха! – сквозь одобряющие возгласы проникает тихий голос Митьки. Не знаю, что сегодня нашло на Симонова, но его дружба с Булатовым точно дала трещину.
– Я за свои слова отвечаю! – зло огрызается смазливый подонок, а в раздевалке тем временем моментально воцаряется настороженная тишина.
– Отвечаешь? Тогда докажи!
– Брейк, пацаны! – вступается Осин. – Игра с минуты на минуту начнётся. Симонов, тебе больше всех надо? Мало тебя Тоха разукрасил? Добавку просишь?
– Давай, Тош, – не унимается Митька. – При всех расскажи в подробностях, как ты меня разукрашивал! Слабо?
– Доказательства тебе нужны? – сипит загнанный в угол Булатов. – Будут! После игры у Владика на даче. Осин, комнату мне отдельную организуй! А ты Митька диктофон наготове держи, будешь стоны Свиридовой записывать. Она у меня девочка громкая, тебе понравится!
– Ты же сказал, что Марьяна не придёт? – взволнованно пищит Осин.
– А я поманю пальчиком, и прибежит! Свиридова от меня без ума!
– Ну смотри, Тоха! – голосит Симонов. – Никто тебя за язык не тянул! Не придёт вечером Марьянка – быть тебе до выпуска брехлом, понял?
– Э, девочки! Какого чёрта мы в раздевалке прячемся, когда команда противника уже на поле? – суровый бас физрука сотрясает стены.– Считаю до трёх, пацаны! Кто не выйдет, останется на второй год с парашей по физкультуре! Раз! Два!
«Три» произносить разгневанному тренеру не приходится: отложив разборки в дальний угол, в момент притихшие атлеты ровным строем выбегают из раздевалки. Только я судорожно шнурую прокля́тые кроссовки в своем углу.
– Ветров, пошевеливайся! – командует школьный надзиратель в тот самый момент, когда последним из раздевалки выходит Булатов. На долю секунды Тоха замирает в дверях, громко ухмыляется и обернувшись презрительно смотрит мне прямо в глаза.
– Лузер, – произносит он одними губами и, не переставая лыбиться, идёт в зал.
– Ветров, очнись! Чего завис? – вопит физрук.
– Я и правда лузер, – зашнуровав наконец кроссовки, признаю своё поражение.
Игра проходит на автопилоте: пробежки, штрафные броски, разрывающий ушные перепонки свисток судьи – всё как в тумане. Несколько раз меня выпускают на поле и столько же удаляют на скамейку запасных. Я не могу думать о баскетболе – только о Нане, только о её предательстве…
– Это не бокс, парень! Полегче! – пытается достучаться до меня тренер, но проще научить ёжика разговаривать, чем умерить мой пыл. Я глух. Зол. На пределе. Моя цель – не кольцо, а наглая рожа Булатова.
Его масляная ухмылка победителя будит во мне зверя, а ехидные гнусности, ненароком долетающие до моих ушей, – лишают рассудка.
«Она меня любит».
«Съел, беспризорник?»
«Думаешь, не придёт?»
«Забегай после игры к Осину, послушай, как нам хорошо вместе».
Подонок, он знает, куда бить, чтобы вывести меня из равновесия и нагло этим пользуется.