ногах, а её с ног до головы обдаёт холодным потом. Она захотела исчезнуть, но уйти молча она не могла.
– Прости, – прошептала она, намеренно придавая своему голосу спокойствие, однако это выходило нелепо, и её голос дрожал. Развернувшись, она бросилась бежать, желая поскорее скрыться из этой комнаты и спрятаться от него, от той боли, что он причинил ей. Нет, она больше никогда не сможет подойти к нему и заговорить как прежде. Их дружба окончилась сегодня и с этого момента они чужие. Да и Ника не захочет дружить с человеком, который так холодно отверг её.
Адриан провожал девушку взглядом, а потом прислушивался, как её лёгкие шаги удаляются по коридору. Послышался хлопок двери, и теперь он мог выдохнуть. Резкая боль заполнила область солнечного сплетения, и он скрутился, зажимая свою грудь. Что он наделал? Он испортил отношения с единственным другом в этом мире, с той, которая не пугалась его, которая пыталась быть рядом. С той, которая научила его любить.
Он сидел так несколько минут, но боль пульсировала и не спешила проходить. Почему так происходит? Он достаточно настрадался в этом мире, достаточно видел боли, ужаса, смертей. Он хотел бы уйти на покой, освободиться и снять тяжкое бремя со своих плеч.
Постепенно комнату наполнил холод, и на него обрушилась мёртвая тишина, а затем лёгкий ветерок коснулся его кожи. Он понял, что пришла Смерть, она редко посещала его обитель, но если и приходила, то обычно с какими-нибудь новостями.
– Я тобой горжусь, мой мальчик, – скрипучий голос смягчился, и он ощутил холодную руку на своём плече. Невольно, он поднял голову и заметил её взгляд, такой знакомый. Нет, он видел его ещё у кого-то, но он не мог понять у кого. Она была одета в своё чёрное, траурное платье, поверх которого болтался толстый плащ. Шелест ткани разносился по комнате от любого её движения, а мраморная кожа Смерти в свете дневного солнца смотрелась очень бледной. «Белый и чёрный шоколад», подумал про себя Адриан, понимая, что он даже не помнит, пробовал ли когда-нибудь подобное или нет. Так же Адриан догадался, что в городе появился новый мёртвый, именно мёртвый, поскольку будь там живой, плаща бы не было. – Чувства не для мёртвых. Эта сторона принадлежит живым и ею управляет сама Жизнь, – старуха опустилась рядом, её голос становился мягким и уже не казался отталкивающим.
– Но… я думал, что я не способен чувствовать. Ты говорила, что я застрял в своём возрасте, но почему когда я пытался вернуть себе свой возраст и настоящую внешность, я не смог? Почему я смотрю на мир другими глазами? Я не ребёнок, далеко не ребёнок. Зачем ты соврала?
– Чтобы уберечь тебя, – ответила Смерть. – Я не могла сказать шестилетнему мальчику, что его удел жить Изгоем в мире мёртвых и не иметь возможности распределения.
– Кто я? Я не мёртвый, поскольку внешне меняюсь, я и не живой, у меня нет шанса вернуться…. Кто я? Почему это происходит со мной? Мне уже не шесть и ты вполне можешь рассказать мне правду.
– Я не знаю правду, мой мальчик. Никто не знает. Даже Ангел, – вздохнула Смерть.
– Жизнь несправедлива ко мне! – в сердцах бросил Адриан и оттолкнул руку Смерти. Поднявшись, он начал расхаживать по комнате. – А скоро рождение, моё рождение и я снова буду испытывать свою смерть, снова погружусь в этот кошмар и снова стану шестилетним мальчиком, у которого незаконно отняли жизнь и поместили в этот мир, да ещё с такими адскими муками! Если Ад есть, то я сейчас в нём! – его голос повышался, потом понижался, он говорил свою речь торопливо, а в последнее предложение вложил всю свою боль от несправедливой участи, всю свою ненависть. Он отошёл к стене и опустился на своё покрывало, отводя взгляд к окну и пытаясь успокоить бушующий внутри гнев. – А я хочу жить, хочу испытывать чувства, хочу ошибаться и снова пытаться….
В комнате снова стало тихо, Адриан не слышал ничего, пока Смерть не поднялась и медленно не направилась к нему. Каждый её шаг был слышен, каждое движение отдавалось шумом плотной ткани, эти звуки лишь больше раздражали парня. Он хотел рассказать миру о том, как он устал быть никем, он хотел заявить о своём праве на жизнь или на достойную смерть.
– Я знаю, что может поднять тебе настроение, – произнесла Смерть, останавливаясь рядом с ним. – Помнишь, в девять лет ты достал у меня книгу, не знаю, откуда ты смог её найти, и тебе очень понравилась сцена, описанная там.
– Бал… – прошептал Адриан.
– Да, там был бал. Мы устроим лучше, бал-маскарад. Это будет моим подарком перед твоим рождением. Мёртвых в городе предостаточно и все придут, никто не откажет Смерти. Устроим его в конце недели за три дня перед твоим рождением, – поднявшись, Смерть направилась к выходу. – И помни, не время тебе отчаиваться. Может, всё ещё разрешится.
Когда Адриан поднял голову, чтобы взглянуть на неё и начать спорить, он заметил лишь серые стены и больше ничего. Она ушла. Что же, бал, так бал, это лучше, чем с содроганием проживать три дня перед рождением.
Глава 19
Звон в ушах не прекращался даже тогда, когда к Доминике обращался Аристарх Георгиевич, заметив, с какой скоростью девушка забежала в свою комнату и захлопнула дверь. Она прижалась спиной к холодному дереву и медленно сползла на пол, чувствуя, как внутри всё сжимается от боли. Нет, она не заплачет. И пусть внутри всё ломается, разлетается на мелкие кусочки. Она не позволит этой боли заставить её плакать. Никогда. Она просто сидела и смотрела вглубь комнаты, на свою кровать, стены и потолки. Сейчас она казалась ей единственным островком, который оберегает её от ужасов холодного мира. Она медленно поднялась и направилась к кровати, проводя ладонью по гладкой, холодной стене и стараясь прислушаться к этим чувствам. Да, неприятно, ничего не скажешь, но это не повод впадать в отчаянье. В конце-то концов, её единственная цель не изменилась, она по-прежнему хочет вернуться домой к родителям и снова почувствовать вкус к жизни.
Присев на мягкую кровать, она почувствовала, как боль постепенно проходит, и её начинают наполнять другие эмоции. Разрушительные. Она начинает злиться, на себя, за свою глупость, на Адриана, за его грубость и на Жизнь, за то, что та подвергла её такому испытанию. Схватив подушку, она впилась в неё руками, впилась настолько сильно, насколько могла, отчего костяшки