Читать интересную книгу Жены и дочери - Элизабет Гаскелл

— Ну, вот и она. Молли, это Синтия. Синтия, это Молли. Вы теперь сестры, вы знаете.

Молли увидела красивую, высокую фигуру в проеме открытой двери, но не могла рассмотреть другие черты, в тот момент скрытые в тени. На мгновение ее охватил внезапный приступ робости, и Молли сдержала объятие, которое подарила бы минуту назад. Но Синтия обняла ее сама и расцеловала в обе щеки.

— Вот и мама, — сказала она, глядя за спиной Молли на лестницу, на которой стояла миссис Гибсон, завернувшись в шаль, и дрожа от холода. Синтия прошла мимо Молли и мистера Гибсона, которые предпочли отвести взгляд от этого первого приветствия между матерью и дочерью.

Миссис Гибсон сказала:

— Как ты выросла, дорогая! Ты совсем взрослая женщина.

— Так и есть, — ответила Синтия. — Я такой и была до отъезда. С тех пор я едва ли выросла… разве что, надеюсь, стала мудрее.

— Да! Будем надеяться, — многозначительно ответила миссис Гибсон. В их речи, кажущейся вполне обыденной, были явно скрытые намеки. Когда все вошли в залитую светом и покоем гостиную, Молли не смогла оторвать взгляд от Синтии. Возможно, черты ее лица не были правильными, но живость выражений ее лица не давала времени подумать об этом. Ее улыбка была совершенной, ее пухлые губки — очаровательными. Ее глаза были прекрасно очерчены, но казалось, что их выражение едва меняется. Цвет лица Синтии не так уж отличался от материнского, только ее кожа имела больше рыжих оттенков; и ее удлиненной формы, серьезные серые глаза были обрамлены темными ресницами, тогда как у матери они были блеклыми и соломенного цвета. Молли полюбила ее, как говорится, в ту же секунду. Синтия сидела, согревая ноги и руки, так непринужденно, словно провела в этой комнате всю свою жизнь; не обращаясь исключительно к матери, которая все это время рассматривала дочь и ее платье, а, оценивая Молли и мистера Гибсона серьезными внимательными взглядами, словно гадая, насколько она им понравилась.

— В столовой тебя ждет горячий завтрак, когда будешь готова, — произнес мистер Гибсон. — Думаю, тебе захочется перекусить после ночного путешествия, — он оглянулся на жену, мать Синтии, но та, казалось, не собиралась покидать теплую комнату.

— Молли проводит тебя в твою комнату, дорогая, — сказала миссис Гибсон. — Это рядом с ее комнатой, а ей нужно снять одежду. Я спущусь и посижу в столовой, пока ты будешь завтракать, но сейчас я очень боюсь холода.

Синтия поднялась и последовала наверх за Молли.

— Мне жаль, что для тебя там не разожгли камин, — сказала Молли, — но… думаю, об этом не распорядились, и, конечно, я не дала никаких распоряжений. Хотя, вот немного горячей воды.

— Подожди минутку, — сказала Синтия, удерживая Молли обеими руками и пристально вглядываясь ей в лицо, но так, чтобы ту не оттолкнуло такое рассматривание.

— Думаю, ты мне понравишься. Я так рада! Я боялась, что не понравишься. Мы обе чувствуем себя неловко, правда? Хотя, мне нравится твой отец.

Молли не могла не улыбнуться на тон, которым та произнесла эти слова. Синтия улыбнулась в ответ.

— Ты можешь засмеяться. Но я не знала, что со мной так легко поладить; мы с мамой не ладили, когда проводили время вместе. Но, возможно, каждая из нас теперь стала мудрее. А сейчас, пожалуйста, оставь меня на четверть часа. Мне больше ничего не нужно.

Молли прошла в свою комнату и стала ждать, когда можно будет проводить Синтию в столовую. Не только потому, что в небольшом по размеру доме было трудно найти дорогу. Даже незнакомцу не составило бы труда догадаться и найти нужную комнату. Но Синтия так очаровала Молли, что той захотелось услужить новой родственнице. С тех самых пор, как она узнала о том, что у нее будет не только новая мама, но и сестра, Молли позволила своему воображению зацепиться за мысль о приезде Синтии; и вскоре после их встречи она на себе испытала неосознанную силу обаяния девушки. Некоторые люди обладают подобной силой. Конечно, ее действие проявляется только на впечатлительных людях. В каждой школе найдется ученица, которая привлекает и влияет на всех других не только своими достоинствами, не только своей красотой, не только своей любезностью и умом, но и тем, что никто не может ни описать, ни объяснить. Об этом говорится в старинных строчках:

Люби меня, люби не заМое лицо, мои глаза,И не за внешние черты,И не за то, что в сердце ты!Ведь это все во власти лет:Сегодня — есть, а завтра — нет.Дай волю чувствам и глазам,Люби — за что, не знаю сам!Но ты люби, каким я есть,Люби всегда, теперь и здесь.[50]

Женщины обладают этой властью не только над мужчинами, но и над собственным полом; этот шарм нельзя определить, скорее это такая изысканная смесь многих дарований и качеств, что невозможно решить, в каких пропорциях они смешаны. Возможно, он несовместим с самыми высокими принципами, поскольку его сущность, кажется, заключается в даровании приспосабливаться к различным людям и еще более разнообразным настроениям; «стараться угодить всем и каждому».[51] Во всяком случае, вскоре Молли могла бы понять, что Синтия отличается не столь твердой нравственностью; но очарование, овладевшее ею, помешало бы Молли попытаться разглядеть и оценить натуру ее подруги, даже если подобные действия были в согласии с ее собственным желанием.

Синтия была очень красивой, и настолько хорошо об этом знала, что это ничуть ее не волновало — ни один красивый человек не придавал так мало значения собственной красоте. Молли могла бы бесконечно смотреть, как ее сестра двигается по комнате свободной, величественной походкой какого-то дикого животного из леса, двигается словно под непрерывную музыку. Ее платье, хотя нам оно могло бы показаться некрасивым и безобразным, шло ей к лицу и фигуре, а его фасон был свидетельством ее изящного вкуса. Оно не было чересчур дорогим и пережило несколько переделок. Миссис Гибсон притворилась, что шокирована тем, что у Синтии всего четыре платья, когда она могла бы обеспечить себе запас и привезти много полезных французских выкроек, если бы только терпеливо подождала ответа матери на свое письмо. Молли была обижена за Синтию, слушая все эти речи. Ей казалось, в них скрыт намек, что удовольствие, которое испытывала ее мать, увидев дочь на две недели раньше после двухлетнего отсутствия было меньшим, нежели то, которое она бы получила от связки выкроек из папиросной бумаги. Но Синтия, казалось, не обращала внимания на эти жалобы. На самом деле многое из того, что говорила ее мать, она воспринимала с совершенным безразличием, отчего миссис Гибсон испытывала перед ней благоговейный страх и была более откровенна с Молли, нежели с собственной дочерью. Тем не менее, что касается платьев, Синтия вскоре доказала, что она дочь своей матери, показав, какие у нее ловкие и проворные пальцы. Она была превосходной рукодельницей, не чета Молли, которая отлично шила незамысловатые вещи, но не имела желания шить платья или дамские шляпки. Синтия могла повторить фасоны, которые видела один раз, прогуливаясь по улицам Булони, быстрыми движениями рук, оборачивая и закручивая ленты и газ, которыми ее мать украшала себя. Она обновила гардероб матери, но сделала это с пренебрежением, источник которого Молли так для себя и не выявила.

Изо дня в день эти легкомысленные занятия нарушались новостями, которые привозил мистер Гибсон о приближающейся смерти миссис Хэмли. Очень часто Молли, сидя рядом с Синтией в окружении лент, проволоки и сетки, слушала эти сводки как звон похоронного колокола на свадебном пиру. Ее отец страдал вместе с ней. Для него это тоже была потеря близкого друга, но он был настолько привычен к смерти, что она казалась ему естественным концом всех человеческих существ. Для Молли смерть той, которую она так хорошо знала и так сильно любила, стала источником печали и уныния. Она ненавидела всю эту мелкую суету, которая ее окружала, и охотнее бродила бы в морозном саду или прохаживалась по тропинке, защищенной и скрытой вечнозелеными растениями.

В конце концов — прошло не так много времени, не больше двух недель с тех пор, как Молли уехала из поместья — все было кончено. Миссис Хэмли ушла из жизни так же постепенно, как она утрачивала сознание и свое место в этом мире. Тихие волны сомкнулись над ней, и в этом мире для нее больше не стало места.

— Все они шлют тебе добрые пожелания, Молли, — сказал ей отец. — Роджер Хэмли сказал, ему известно, что ты чувствуешь.

Мистер Гибсон приехал очень поздно и в одиночестве ужинал в столовой. Молли сидела рядом с ним, чтобы составить ему компанию. Синтия с матерью были наверху. Последняя примеряла головной убор, который Синтия сделала для нее.