Спрос на продукцию Эндрю был колоссальный. С самого начала поток гонораров был очень велик, а через несколько лет буквально захлестнул его.
Эндрю теперь владел всем имением Мартинов-Чарни вместе с большей частью прилегающих к нему земель, — прекрасной территорией на холмах, откуда открывался вид на Тихий океан на восемь — десять километров вширь. Он жил в большом доме Сэра, но свой старенький коттедж содержал в порядке — дань сентиментальным воспоминаниям о первых днях независимой жизни в качестве свободного робота.
Чуть в стороне от поместья он построил солидные корпуса «Лабораторий Эндрю Мартина». У него возникали трения с местными властями по поводу строительства, потому что район рассматривался как жилой, а Эндрю замышлял свой исследовательский центр в размерах университетского городка. Возможно, играли свою роль и антироботовские настроения среди оппозиции.
Но когда его прошение было поставлено на обсуждение, его адвокат просто сказал:
— Эндрю Мартин подарил миру протезы почек, сердца, легких, поджелудочной железы. Взамен он просит у вас права продолжать свои работы, оставаясь в своих владениях в мире и покое, поместье, где он живет и трудится вот уже больше ста лет. Кто сможет отказать в столь ничтожной просьбе, с которой к вам обращается величайший благодетель человечества?
После непродолжительных дебатов местные власти дали «добро», и среди темных кипарисов и сосен, там, где когда-то было имение Джералда Мартина, стали подниматься здания исследовательского центра «Лаборатории Эндрю Мартина».
Каждые год или два Эндрю возвращался в операционный зал «Ю. С. Роботс», чтобы внести очередные усовершенствования в свой организм. Некоторые из них были весьма незначительными: новые ногти, например, на ногах и на руках, практически неотличимые от человеческих. Но бывали изменения и позначительнее: новый орган зрения, синтетический по своей природе, тем не менее почти во всех деталях повторяющий глазное яблоко человека.
— Не кляните нас, если выйдете отсюда слепым навсегда, — мрачно предупреждал его Магдеску, когда Эндрю приехал для трансплантации глаз.
— Вы не все взвесили, друг мой, — возразил ему Эндрю. — Худшее, что может случиться со мной, — это необходимость вновь вернуться к фотооптическим камерам. Что бы там ни было, я не рискую потерять зрение.
— Ладно уж, — сказал Магдеску и пожал плечами.
И, естественно, Эндрю был прав. Никто уже больше не оставался навеки слепым. Но искусственные глаза могли быть разных типов: фотооптические камеры, которые составляли часть андроидного тела Эндрю, и новые, синтетические, созданные в «Лабораториях Эндрю Мартина». То, что в течение жизни целого поколения пожилые люди соглашались пользоваться фотооптическими камерами, не имело значения для Эндрю. Они выглядели неестественно, не по-человечески. Ему всегда хотелось иметь настоящие глаза, и теперь он их получил.
Со временем Магдеску перестал ему возражать. Он наконец понял, что Эндрю суждено всегда идти своим путем и нет никакого смысла вмешиваться в планы Эндрю по использованию им все новых протезов для самосовершенствования. Кроме того, Магдеску заметно постарел, и его запальчивость и рвение, так характерные для него в первое время его знакомства с Эндрю, постепенно угасали. И он сам перенес серьезные операции — ему заменили на протезы сначала почки, а потом печень. Скоро наступит пора уйти на пенсию. А потом, через десять — пятнадцать лет, он умрет, говорил себе Эндрю. Уйдет еще один друг, его унесет безжалостная река времени.
Но у самого Эндрю никаких признаков старения не появлялось. Его это даже тревожило какое-то время, и он обсуждал вопрос о том, чтобы с помощью косметики нанести морщинки на лицо — например «гусиные лапки» возле глаз и немного седины. Но, хорошенько подумав, решил, что это было бы просто глупым манерничанием. Совсем другое дело — регулярные изменения в его теле: они нужны были для того, чтобы освободиться от существенных черт робота и по возможности приблизить к человеческому свое физическое состояние. Он не отрицал, что это стало целью его существования, но какой смысл быть человеком в большей степени, чем сам человек. И он понял, что придавать внешние признаки старения его все более человеческому, но все еще андроидному нестареющему телу было бы занятием бессмысленным и глупым.
Не суетность стала причиной такого решения Эндрю — простая логика. Он хорошо знал, что люди делают все возможное, чтобы скрыть следы наступающей старости. Эндрю стало ясно, что смешно, обладая нестареющим телом андроида, намеренно изменить своей природе и придать телу возрастные признаки.
Так он и остался вечно молодым. И никогда не ослабевали его энергия, его силы — он постоянно заботился о поддержании своего тела в полном порядке. Но годы шли, годы летели. Приближалась сто пятидесятая годовщина его появления на свет.
К этому времени Эндрю был не только сказочно богат, но, как предсказывал Элвин Магдеску, и осыпан почестями. Научные общества наперегонки предлагали ему почетные звания и награды; особенно отличалось одно, то, которое посвятило себя новой науке, созданной им робобиологии, как он называл ее, или протезологией — в их интерпретации. Его назначили пожизненным почетным президентом этого общества. Университеты соревновались между собой в присуждении ему ученых степеней. В его доме целая комната — та самая, наверху, где пять поколений назад была его мастерская, — была отдана под мириады дипломов, медалей, адресов, под тома приветственных посланий и другие атрибуты всемирного признания Эндрю величайшим благодетелем человечества.
Желающих выразить свое восхищение вкладом Эндрю стало такое множество, что ему понадобился секретарь, чтобы регистрировать все приглашения на приемы в его честь и принимать награды и степени. Он редко посещал эти церемонии, но его отказы всегда были предельно вежливы, он объяснял их своей занятостью, невозможностью пускаться в долгие и обременительные путешествия. В действительности же большая часть обязанностей, связанных с этим положением, раздражала его, наскучила ему.
Первая почетная степень, присужденная ему одним из крупных университетов, взволновала его и принесла чувство удовлетворения. Не существовало еще ни одного робота, удостоенного такой чести.
Но с появлением пятой, сотой почетной степени они потеряли всякое значение для него. Они больше говорили о дающем, чем о том, кому предназначались. Давным-давно Эндрю разобрался в том, что ему удалось сделать благодаря своему разуму и творческим способностям, и теперь ему хотелось только продолжать начатое в тишине и покое, без всех этих речей в его честь и длинных путешествий. Почести стали для него лишними.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});