на меня.
– Похоже на приглашение.
Я возмущенно рычу, когда он ухмыляется. Черт бы побрал их обоих.
– Боуэн хотел меня видеть? – выдавливаю я из себя.
– Мм. Да, но он услышал, что здесь Благие, и сбежал в горы. – Он рассматривает бумаги на своем столе, перекладывая их с места на место, и обращает на нас лишь часть своего внимания. – Он только хотел узнать, умеешь ли ты танцевать.
Я краснею.
– Мм, а что?
– Ты идешь на бал, – напоминает мне Келлан так, будто это должно быть очевидно.
– И что? Танцы обязательны?
Гейдж смотрит на меня, и на его лбу проступают тревожные морщинки, пока Келлан хлопает в ладоши в явном восторге.
– О, богиня, – смеется он, задыхаясь. – Она не умеет танцевать!
Беспокойство Гейджа становится сильнее.
– И чему вас учат в этих школах для смертных?
– Точно не вальсу, – огрызаюсь я, смутившись.
Келлан выглядит слишком довольным.
– Фейри не танцуют вальс, – ответил он с недоумением.
– Я научу ее, – встревает Келлан.
– Нет, – одновременно отвечаем мы с Гейджем, хотя в моих словах сквозит ужас.
– Это даже к лучшему, – невозмутимо говорит Келлан. – Ты ни за что на свете не смогла бы угнаться за мной.
Гейдж закатывает глаза.
– Разве тебе не пора? Молоко закисло, пока платье развевалось на ветру?
Келлан выпячивает губы, устремив взгляд на мои легинсы.
– Никто больше не носит платья, – сообщает он со вздохом. – Но да. Фэй, любовь моя, – говорит он и берет мою руку в свою, склонившись над ней, прежде чем поцеловать костяшки пальцев. – До новых встреч, росиночка.
– Перестань, – шиплю я скорее от смущения, чем от какой-то другой эмоции. Я знаю, что должна рассказать Гейджу и Исле о нашем соглашении с Келланом. Но я не думаю, что следует делать это раньше, чем мы обсудим детали, или прежде, чем кофеин попадет в мой организм.
Усмешка Келлана становится только шире, и он исчезает за дверью кабинета, очевидно, не нуждаясь в сопровождении. Я снова поворачиваюсь к Гейджу.
– Сможет ли Исла научить меня? Чтобы я хотя бы не спотыкалась? Не уверена, что Прядильщица простит меня, если я упаду и порву ее платье.
– Нет, – говорит он мне, и мое лицо снова пылает. Он поднимает руку, как будто один этот жест может погасить весь мой ужас. – Я научу тебя.
– Ты… – Мой голос срывается от удивления, и прочистив горло, я пытаюсь снова: – Ты будешь учить меня?
– Мы же не можем допустить, чтобы Келлан выставил нас на посмешище, не так ли?
* * *
Танцы фейри – сложная штука. Они полны поворотов и шагов, которые переплетаются между собой, нарочно созданные для того, чтобы заманить смертных и окутать их так сильно магией, чтобы они перестали понимать, в какой стороне находится выход. Мы – грация и свет, мы танцуем с такой легкостью, заставляя подумать, что и вы так можете.
Теоретически.
Гейдж устало вздыхает, намереваясь что-то сказать, но я гримасничаю и останавливаю его прежде, чем он успевает сформулировать мысль.
– Не надо, – говорю я. – Я знаю. Я – фейри или по крайней мере какая-то часть меня. Для меня это должно быть легко. Но ничего не получается! – Я вытираю лоб тыльной стороной руки. Почти уверена, что Народец не должен так сильно потеть, разучивая простые танцевальные па.
Он, прищурившись, смотрит на меня.
– Может быть, тебе пора отпустить свою прошлую жизнь.
Его слова останавливают меня. Я несколько раз моргаю, уставившись на него.
– Прошу прощения? – Злость разгорается постепенно, сдерживаемая несколькими часами, что мы провели за этим занятием. Но она обжигает.
Он замечает это и ухмыляется.
– Скажи мне, что часть тебя не скорбит по твоей смертной жизни, – говорит он, его голос низкий и вкрадчивый.
Он протягивает мне руку в ритме танца – вызов. Я, стиснув зубы, опускаю правую руку в его, а левую кладу ему на плечо. Лучше бы я его ударила. Интересно, поймет ли он мое желание?
– Конечно нет.
Его рука, лежащая на моей спине, притягивает меня ближе, и я немного неуклюже делаю шаг вперед. Я сверлю его взглядом. Но он игнорирует меня, сохраняя невозмутимость на лице.
– Ты ненавидишь это. Боишься своей сути. Боишься стать чем-то большим. – Он ведет нас в следующей фигуре танца, за которой я едва ли могу уследить.
– Заткнись, – выдавливаю я из себя.
Он кружит меня, выкручивая мое тело в сторону и притягивая обратно. И, когда я снова прижимаюсь к его груди, он наклоняется ко мне и шепчет в мое ухо:
– Скажи, что часть тебя ненавидит, когда Келлан говорит, что у тебя сердце человека.
– Нет ничего плохого в том, чтобы иметь человеческое сердце, – огрызаюсь я. Мои щеки пылают. Я пытаюсь отстраниться от него, но он продолжает нас вести танцевальным шагом, который я еще не до конца изучила.
– Разумеется, нет. Но ты не человек, во всяком случае не всецело. – Очередной поворот, следующее движение ног, и его темп наказывает. – Ты – надвигающийся шторм, необузданные просторы океана, лиса, охотящаяся при свете луны. Не понимаю, почему ты сопротивляешься этому.
Каждое слово – новый шаг, новый поворот, и на мгновение я слишком увлеклась, слишком расслабилась, чтобы заметить, что мое тело наконец-то вошло в ритм. Пока он не притягивает меня к себе и его жестоко красивые губы не расплываются в ухмылке.
Когда он отступает назад, я рассерженно выдыхаю, что никак не связано с напряжением. Похоже, я в этом не одинока. Он выдерживает мой взгляд, ни капли не раскаиваясь. Звезды небесные над моей головой, будь у меня возможность, я бы стукнула его пару раз.
– Из-за моей матери хотя бы, – выплевываю я, частично осознавая, что вообще решилась на ответ.
Он хмурит брови.
– А что насчет Эммы?
– Я видела, что сделали с ней эти кошмары, – тихо говорю ему. – Видела, как она угасала день за днем, пока от нее ничего не осталось. – Ладонь дергается в его руке, но он не отпускает меня. – Прости, что я не решаюсь стать частью мира, который разрушил ее.
Он качает головой.
– Эмма была… счастлива здесь, – сообщает он, потратив минуту на размышления, но, кажется, сомневается в своих словах. – Она была желанной спутницей как для своего народа, так и для короля.
Я не позволю ему переубедить меня.
– Как ты можешь быть уверен в этом? – серьезно спрашиваю я. Он отпускает меня, а его лицо становится задумчивым. – Неужели тебя пускали за закрытые двери, прежде чем ты стал королем? Ты никогда не задумывался, почему она ушла? – Я отступаю в сторону, скрестив руки на груди. Что он может знать о том, каково живется в этом мире человеку?
Он напрягается.
– Я полагал, что причиной тому стала болезнь, одолевшая твоего отца.
– Болезнь, – вырывается у меня, когда я разражаюсь таким едким смехом, что он обжигает горло. – Безумие, ты хочешь сказать. И ты никогда не задавался вопросом, что с ней случилось?
Он изучает меня секунду, о чем-то раздумывая.
– Мне жаль, – говорит он.
Я