видя, что Заболотный нервно заходил по кабинету, откинулся к спинке стула, приготовился слушать.
— Я требую к себе уважения, достопочтенный Виктор Павлович, продолжал Заболотный. Промышленность — моя парафия. И, очевидно, со мной надо считаться.
— Что это ты как евангелист заговорил? «Достопочтенный», «парафия»... — Губы Иеботова недобро скривились. — Выкладывай суть.
— Прежде чем давать какие-то свои указания, вмешиваясь в мою сферу деятельности, не помешало бы проконсультироваться со мной.
— Тут ты, может быть, и прав. Извини не было времени. В интересах дела потребовалось срочное вмешательство. Ведь признайся, Степан Мефодьевич, с горловскими шахтами наломал дров.
— За свой участок отвечаю я, — холодно подчеркнул Заболотный. — А ты своим вмешательством сводишь на нет мои усилия. Объективно — мешаешь работать.
Всего ожидал Неботов, но во всяком случае не такой вот психической атаки.
— Обвинение серьезное, — заговорил он, — Поэтому и разговор должен быть серьезным. Не перенести ли его на бюро?
— Отлично! Только заседание бюро необходимо провести немедленно, — решительно заявил Заболотный.
Неботов спокойно ответил:
— Если не против, соберемся завтра.
* * *
С утра секретарь обкома вызвал Громова. Когда тот вошел, Неботов говорил по телефону:
— Подготовь, Илья Васильевич, телефонограмму всем секретарям горкомов и райкомов. Пусть проводят митинги на предприятиях, в колхозах... В связи с выходом наших войск к государственной границе.
Громов понял, что Неботов разговаривает с секретарем по идеологии. А Виктор Павлович, кивнув ему и показав рукой, чтобы Артем присаживался, продолжал:
— Самим бы догадаться, а мы ждали, пока нам подскажут. Наступательный порыв армии надо подкрепить новыми свершениями в труде...
Действительно, это было событие, вызвавшее всеобщую радость — войска Первого Белорусского фронта на своем участке освободили родную землю и завязали бои с противником на территории Полыни. Артем по себе знает, как взволновал его приказ Верховного Главнокомандующего, как взбудоражил, будто бы влил в него новые силы. А главное, помог ему окончательно определить свою судьбу во всенародной борьбе. Нет, в обкоме он не останется. И причина здесь вовсе не в Заболотном, под чье начало прочит его Неботов.
Ожидая, пока Виктор Павлович окончит свой разговор, так мысленно рассуждал Громов. Он успел подумать, что выход к границе, конечно же, вызовет большую волну трудового энтузиазма, поднимет людей на самоотверженную работу во имя победы. Потому что рано успокаиваться. По последним данным к середине нынешнего года военно-промышленный комплекс фашистского рейха достиг наивысших показателей в производстве самолетов, танков и прочего вооружения. Для полного разгрома врага потребуется еще много сил, и крови прольется немало.
Неботов уронил телефонную трубку и этот звук вывел Громова из задумчивости. Он выжидательно посмотрел на Виктора Павловича, а тот, проверив, не повредил ли аппарат, оживленно проговорил:
— Место для тебя освобождается, Артем Иванович. Требуется твое согласие.
— Надо бы благодарить, — улыбнулся Артем, — но не мешает и взвесить: по плечу ли?
— Заболотного отзывает Киев. Звонили вчера вечером.
— Ясно, — кивнул Артем. Этика не позволяла ему расспрашивать: что, как и почему? Лишь уточнил — Значит, заседание бюро отменяется?
— Да, теперь этот вопрос отпадает.
— А жаль, Виктор Павлович. Зарвался человек. Надо бы отхлестать.
— Если не сделает правильных выводов, это от него не уйдет, — сказал Неботов. И вернулся к прерванному разговору — Так как ты смотришь на мое предложение? С удовольствием буду рекомендовать.
— Спасибо, Виктор Павлович, за доверие, но это не для меня.
— Дипломат, дипломат, — усмехнулся Неботов. — «Спасибо за доверие. Приношу свои искренние... и прочее, и прочее...» А я таких объяснений не принимаю, — тут же посуровел он. — Идет война. Какие сейчас могут быть уговоры?! Однако все же хочу послушать твои аргументы.
— Пошлите меня на район, Виктор Павлович, — попросил Громов. — Хотя бы в ту же Алеевку.
— Тут такие перспективы открываются... Все же — второй секретарь! Интересная работа. А ты бежишь в глубинку, районщик.
— Я вам уже докладывал об Одинцове. Бригада обкома выезжала к нему. Ну и что? Гробит район. А ведь это — основа основ. И особенно ныне районщик должен стать основной фигурой в структуре партийных органов. От него, практического работника в гуще народной жизни, во многом зависит обеспечение фронта, как быстро мы преодолеем послевоенные трудности и встанем на ноги... По-моему, достаточно убедительный аргумент.
— А ты знаешь, Артем, в этом что-то есть! — подхватил Неботов. — Спасибо, мысль очень верная. Знающие, «обстрелянные» партийные вожаки на местах во как нужны, — провел оттопыренным пальцем по горлу. — Несомненно, в ближайшие годы перемещение опытных кадров на село и вообще в районное звено станет одной из главных организационных задач партии. — Неботов откинулся к спинке стула, размечтался вслух: — Сюда подобрать бы толкового инженера — угольщика или металлурга... И чтобы вкус к партийной работе имел...
— Вот это правильно, — вставил Громов, уже почувствовав, что Неботов не сможет ему отказать.
Вошла секретарша, положила на стол почту, взяла папку с подписанными документами, величаво направилась к выходу.
— Да, Лидия Карповна! — окликнул ее Неботов. — Все улажено. Можете переходить в трест на прежнее место работы.
— Хорошо, Виктор Павлович. Благодарю вас...
Они снова остались одни. Неботов взглянул на Артема.
— Все недосуг спросить: с Димкой-то как? Что-нибудь узнал?
— Ничего утешительного, Виктор Павлович. — Артем поспешно закурил. — От того хуторка, где он последнее время находился, остались лишь обгорелые вишневые сады. Люди будто бы отсиделись в ямах, а потом — кто куда...
— Да-а, — сочувственно протянул Неботов. Побарабанил пальцами по столу. — Может быть, еще нападешь на след сына... — Поднялся, дружески пожал руку Артему. Прощаясь, сказал: — Что ж, езжай к своим гагаям. Думаю, и за Одинцовым присмотришь, чтобы не заносило. Удачи тебе во всем.
23
Всякий раз, когда умолкает битва, Сергей Пыжов вдруг с пронзительной силой ощущает, что жив, что у него есть прошлое и еще не отнято будущее. Даже как-то странно: боев-то вон сколько уже позади, — разных, непохожих, а чувства, овладевающие им с наступлением тишины, всегда одни и те же. Но что еще поразительнее — всегда они обрушиваются на него именно вдруг и воспринимаются, как нечто совершенно новое, как ликующее откровение. И тогда в сознании рождается мысль: он не просто безликий солдат орущей, хрипящей яростной лавины, подчиненной в наступлении единой воле, обрушивающейся на врага в едином порыве, но и Сергей Пыжов — человек, черт подери, индивидуум, личность. Ведь только у него, Сергея, есть самая необыкновенная жена Настенька, родившая ему сына Ростика, Ростислава Сергеевича! Лишь она, его неповторимая Настенька, могла написать: «Как я