А поступок Риксила настолько задел его, что к своей татуировке на правой руке он добавил зарубку об этом предательстве, предательстве человека, за которым он давно следил и на которого даже имел планы. И убивать он его не стал, по его желанию на плече правой же руки предателя старый шаман Маухан сделал особенную татуировку: отрубленную волчью голову с окровавленными глазами на штыке. Ни одно заклинание не способно было удалить или спрятать ее, даже сильная древняя магия, сравнимая со следом шамана Маухана, все равно оставила бы уродливый шрам. Чтобы хозяин жил, являя собой образец непростительного поступка — измены ради спасения собственной шкуры.
— И никто с пиратом Риксилом дел больше не имел, — закончил рассказ Хорифелд. — На него не было объявлено охоты, но жизнь его ценилась дешево и везде с ним могли расправиться, как со зверем. Новое прозвище Карбанский Ловкач стало последним, оно, в общем-то, насмешливое, за то, что он перебежал на чужую сторону, ничего из этого не выгадав. Однако позже прозвищу стали приписывать другой смысл, где он ловко перерезает целую команду под носом главаря. Появился и более популярный Карбанский Палач, к тому времени Риксил снова прибился к Ордену Пяти. Его могли бояться или презирать, от этой личности всем дурно, он зарезал бы ваших друзей, пока те спят, и вставил бы нож в спину соратникам, способный на любые непредугаданные поступки.
Во время этой истории у Пиуса возникали образы и рождались теории, какую жизнь впоследствии мог вести Риксил.
— Патвина, наверное, смущает это родство, — произнес он небрежным тоном.
— Заставляет задуматься о себе, — ответил Хорифелд.
— Интересно, приключения брата как-нибудь действовали на него? Допустим, сражение вокруг Карбанских Пятен, брат снова выделился, как он отреагировал? А он уже работал в "Клопе"?
— Уж не знаю, какая нужна реакция. Нет, еще не работал, сражение произошло за год-другой. Если же вам интересно, что он чувствует, почему бы не спросить его, он лучше всех расскажет. А вообще, одни пираты дерутся с другими, вот событие!
— Но Риксил еще заявлял о себе?
— Как без этого, напоминал о себе несколько лет, пока совсем не исчез.
— Говорят, и в "Клопе" появлялся, выдавая себя за Патвина.
— Никогда об этом не слышал, — удивился Хорифелд. — Возможно, просто выдумки.
Ребята согласились. Напоследок Джозиз спросила у Хорифелда, кто такие Дети отеля. В прошлый раз тот упомянул, что оказавшихся в отеле братьев в шутку называли Детьми отеля. С тех пор девочке было интересно, что это за легенда.
Хорифелд сказал, что несколько раз в "Клопе" находили подкидышей. Происходило это в разное время и с большими промежутками, поэтому и "легенда". А так — вполне реальная история, детей находили, давали приют, те вырастали и покидали отель. "Последний ребенок, между прочим, стал довольно известной личностью, — отметил Хорифелд. — Вы знаете писателя Ларпунга Стонкинва? У него есть серия детских книжек про говорящие кабачки".
— Еще бы! — в один голос воскликнули сестры Прелтит.
— Наш отец писатель, он нам все уши прожужжал Стонкинвом, обожает эти истории, — пояснила Джозиз.
— Ему читали их в детстве, — сказала Лил, — а он читал нам. Но своим детям я никогда не буду читать их. У меня чувство, словно я когда-то отравилась кабачками.
— И Ларпунг Стонкинв вырос здесь? Отец умрет, когда мы ему расскажем.
Пиус не знал этого имени, но и восторга девочек было достаточно для обители Хорифелда. Ребята покинули ее, не став более беспокоить библиотекаря. Они еще хотели посмотреть из окон Восточной башни на башенку номера Пиуса, но почему-то так и не успели. А Лилил так и не попробовала интригующее деревце Дакоты, хотя, сидя на сундуке, все время думала об этом.
Глава 16 — Разоблачение
Этим утром Пиус был свидетелем сцены: одна высокая пожилая дама в одежде, напоминающей мушкетерский костюм, спускалась по лестнице в холл и громко ругалась. Ее движения, не смотря на костлявое и скрюченное тело, были свободны, продолговатое лицо наливалось гневом, и упрек сводился к тому, что "погубили старика". Она пыталась до всех это донести, будь то "два одинаковых лица" за стойкой регистрации или "болван-швейцар" (Тоилу не повезло, он оказался нерасторопным и попался кому-то на глаза). Следом за ней спускалась Валунна, волоча по ступенькам подол длинного платья. К ее багрово-красному цвету лица замечательно подходило испуганное выражение, такой Валунну Пиус еще не видел и невольно проникся симпатией к старушке.
Он так и не успел узнать, кто она, когда днем, сидя в общем зале среди родственников и дожидаясь Крочика, увидел ее, залетевшую из холла. На этот раз она была не в гневе, зато сильно встревожена. Похоже, кого-то выискивая, старушка подступила к группе детей, выбрала одного упитанного мальчика и с легкостью, словно тот плюшевый, подняла с дивана. Она поднесла его к нахмуренным бровям, чтобы изучить.
— Где, который из них? — сердито спросила она, бросая мальчика обратно на диван и оборачиваясь к подоспевшему Снуку.
— Вон тот, растерянный, — сказал Снук, указывая на Пиуса.
Первым порывом Пиуса было сбежать или хотя бы сжаться в комок, потому что ему показалось, на него должны броситься. Но пожилая дама лишь уставилась на него, застыв на месте. Она постояла немного, а потом, ни на что не решившись, ринулась прочь из зала. Снук проводил ее глазами, полными света, и подошел к Пиусу.
— Видал? — произнес он. — Я думал, тебя сейчас молнией шандарахнут.
— Зачем тогда показал на меня? — пришел в себя Пиус.
— Да я шучу. Ты, поди, не знаешь, кто это. Прошу! Великая и ужасная Черазира Клоп.
— Снова родственница? И она тоже приехала претендовать на место хозяина отеля?
— Было бы круто, но вряд ли. Великая и ужасная Черазира истребительница чудовищ. Знаешь, сколько она их на своем веку уничтожила, со счету собьешься, любой знаменитый воин позавидовал бы, но для нее это не спорт, она из другой касты. Шутки плохи, старуха такая крутая, что за один косой взгляд кому угодно может шрам на пол-лица оставить. Один чернокнижник сказал, что протянул бы ей руку как равной, если бы у нее росла борода, так она выдрала ему бороду и заявила, что тот, напротив, без нее выиграл. А еще она известная любительница смешивать цветки невиния и рабиты. Догадываюсь, опять не в курсе, при смешивании высушенных цветков невиния и рабиты получается опасный порошок, в первые минуты после смешивания он способен проникать под плоть, вызывая мучительные боли, вены становятся словно позолоченные, а затем наступает смерть. Порошок считается запрещенным за особую жестокость, но в арсенале Черазиры всегда найдутся мешочки с сухим невинием и сухой рабитой. Хотя я бы поплатился за эти слова, дойди они до ушей старухи. Не знаю, насколько дальняя она тебе родственница, вот с Валунной, похоже, знакома. Как она ее утром распекала! Господин Ривилиан трепещет перед ней, как услышал, кто приезжает, спрятался в подсобке. И Патвин куда-то смылся, никто не желает иметь с ней дела.
— Патвин боится ее? — оживился Пиус.
— Надо полагать. Господин Ривилиан рассказывал, как однажды она того прибить хотела.
— Когда?
— Давно было. Вот бы автограф попросить, это был бы номер. Давно, господин Ривилиан сам того случая боится. В кабинете Патвина собрались, он сам, Черазира и Коэл Клоп, а господин Ривилиан неподалеку был и слышал, как из того дух вышибали. Представляю, что она со мной за автограф сделает, наверное, ноздри на уши натянет. Вообрази меня с такими растяжками.
— А что конкретно она говорила?
Снук не мог помочь, и Пиус неожиданно для них обоих решил немедленно разыскать господина Ривилиана.