Он чувствовал, как в нем закипает ярость, хотя В. знал, что ему некого винить в своем бедственном положении, кроме самого себя. Он сам бездумно и безвольно последовал за каким-то проходимцем, который, возможно, задумал убить В.!
В. еще боялся признать тот факт, что он брошен в этой треклятой комнате на свою погибель; он все еще надеялся, что все происходившее не более, чем глупая шутка или, может быть, нелепая ошибка. Лишь бы эта ошибка не стала роковой! А может быть о нем просто забыли? Джадж вполне на такое способен. Или это очередное испытание? И Мистер сейчас самолично наблюдает за В. и тихонько похихикивает?
Да, это очень даже может быть, со вздохом признался сам себе В., и опять он почувствовал, как тлеет уголек ярости, грозя разрастись в такой пожар, который уничтожит последние остатки его самообладания, но он держался изо всех сил, не позволяя искре разгореться в пламя. Что ж, если это испытание, и за ним тайно наблюдают, он не даст своим мучителям повода для злословия.
В. сел в кресло, пытаясь выглядеть спокойным, но внутри у него все клокотало. И опять его взгляд уперся в стену, В. повернул голову влево — снова стена, повернул вправо — стена и там. Только чтобы не видеть этих стен, скрежеща зубами от негодования, В. закрыл глаза. Как ни противно было самому себе в этом признаваться, но более всего в эту минуту В. хотелось заплакать. Он чувствовал себя ребенком, которого хулиганистые старшие мальчишки заперли в темном чулане, и ему хотелось завыть в полный голос, призывая на помощь свою сердобОльную мамочку.
Такого В., разумеется, себе позволить не мог и ему ничего другого не оставалось, как пытаться сохранять хотя бы видимость спокойствия. Но обида от этого не становилась терпимее. «За что они так со мной? — думал В. и чувствовал, как увлажняются его глаза. — Пусть они знают больше, пусть они лучше и выше, чем я, но кто дал им право так глумиться надо мной? Неужели им неведомо милосердие? Где же справедливость? Почему высшие силы Отдали меня, глупого и беспомощного, в хищные лапы негодяев, почему позволили им вытворять со мной все, что тем взбредет в голову?»
Так размышлял В. и не находил ответов на эти вопросы. И через минуту сам же себя одергивал: о чем он только думает, даже смешно, милосердие, ха-ха! Разве он не понял с первого взгляда, что эти люди совершенно другие, что они не то, чем является сам В.? Как лихо и без малейших колебаний они оттяпали В. руки! Может статься, они относятся к нему так же, как В. отнесся бы к подопытной мыши. И так же, как В. не задумываясь прикончил бы подопытную мышь, так же они прикончат и его.
Положение В. усугублялось еще и тем, что давали о себе знать банальные чувства голода и жажды. К ночи мысли о еде и воде заглушили все остальные мысли. Однако В. обладал уже некоторым опытом преодоления голодных позывов, накопившимся за месяцы жизни на улице, и потому с грехом пополам он смог уснуть, видимо, уже поздно ночью, но когда точно, он определить не смог, поскольку часов нигде не обнаружил, а в окно по известным причинам выглянуть не мог. Засыпать к тому же пришлось при горящих светильниках, потому что В. нигде не смог найти ни одного выключателя.
Глава девятнадцатая. Девятьсот девяносто девять частей
Пробуждение не принесло облегчения. У В. было чувство, что кто-то за ночь успел разобрать его тело на составные части и теперь ему придется долго собирать их воедино. Кое-как он встал. Во рту была страшная сушь, язык приклеился к нёбу. Накатывала слабость. В. потащился в ванную, тихонько молясь про себя, чтобы там вдруг появилась вода. Однако кран на все мольбы В. ответил только недовольным клокотанием. Здесь стояла такая же сушь, что и во рту у В. Чертыхнувшись, В. выполз из ванной и прошел на кухню. Здесь тоже ничего не изменилось. Добрая фея не оставила завтрак или хоть чашечку горячего чая. Или лучше стакан холодной воды… Вода, о, вода, водичка, водица, чистая прозрачная, сияющая! Хоть бы одну каплю уронить на этот жесткий колючий язык!
В. вздохнул. Он знал очень хорошо, что если сейчас будет думать о воде или еде, то этим только усилит свои мучения. Пока что единственное, что он может сделать, ждать. Ждать спасения. И В. старался, как мог, отвлечься. Он снова подробно изучил всю маленькую квартирку, а также содержимое чулана, но не нашел ничего интересного. Разве что Парадный Татачи хорош, но В. был так устал и разбит, что ему было не до холодного оружия, каким бы красивым оно ни было.
Особое внимание В. уделил стене, где должна была быть дверь, но опять ничего не отыскал. Он прополз несколько раз вдоль стены на коленях и ощупал каждый бугорок и неровность на ее шероховатой поверхности, надеясь на то, что где-нибудь найдется кнопка, открывающая потайную дверь. Поиски его, как и следовало ожидать, не увенчались успехом. Да В. и сам нутром чувствовал, что его заточение не случайно, и что о нем, конечно же, не забыли, наоборот — его намеренно оставили взаперти. В. почти не сомневался, что за ним наблюдают. Потому В. не позволял себе ни стонать, ни жаловаться, ни каким-либо еще способом выражать недовольство.
Но каким издевательством выглядели теперь недавние разглагольствования Мистера о том, что В., видишь ли, не будет ни в чем нуждаться! Так вот чего стоят все эти рассуждения о свободе! Ох, если только В. выйдет из этой комнаты и встретится с Мистером, он задаст ему по первое число! По правде говоря, если бы голова В. не была сейчас полна тяжелого тумана, то он посвятил бы время тщательной разработке плана мести. В. не сможет, скорее всего, отлупить Мистера и самые страшные ругательства и оскорбления ничего не значат для этого престарелого пакостника. В. уже понял, что ни его слово, ни его кулак не смогут уязвить Мистера. Но все равно В. нашел бы слабое место у противного старикана. Может быть, это Леяна? Даже ее сейчас не пожалел бы В., ведь и ежу понятно, что она заодно с Мистером.
В. вспоминал события прошедших дней и проклинал себя за то, что не покинул Дом, когда ему предлагал это Джадж! Хотя, с другой стороны, он сомневался, что Джадж действительно выпустил бы его из Дома.
Не забыл В. и свой счастливый полет в Улете, но этот полет теперь казался В. только злой насмешкой, словно бы ему нарочно показали кусочек свободы для того только, чтобы он был еще несчастнее сидя взаперти. Лучше бы он остался в той безлюдной пустыне и сгинул там, чем умирать здесь, даже без надежды в последний раз увидеть небо!
Помнил В. и Детскую, и то, как хорошо ему было там, но тем мрачнее ему казалась его теперешняя тоска. И каким он был остолопом, когда держал перед отцом свою пламенную речь! Он-то думал, что Дом — это его обретенное счастье, а оказывается, что это темница, из которой В. не сможет выбраться никогда! Он думал, что нашел путь к спасению, а выясняется, что прав был отец, когда предостерегал его. Где же тот радостный В., что был позавчера? Где тот смех, которому научил его Эл Рэл? Все растаяло как дым. И остались только эти стены…
В. снова перебирал в памяти подробности своих встреч с Мистером, Леяной, Джаджем и другими обитателями Дома, силясь разгадать только одну загадку: зачем им понадобилось так подло глумиться над В.? Зачем запирать В. в четырех стенах и, самое главное, надолго ли это? О том, что, возможно, он никогда уже не выйдет из этой комнаты живым, В. старался не думать.
Надо же, а ведь еще недавно В. мог бы поклясться, что эти люди — его друзья. И Леяна, и Эл Рэл, и бородачи, казалось, так были добры к нему, так полны искреннего участия. Очевидно, это был всего лишь отвлекающий маневр, чтобы усыпить бдительность В. И им это удалось. В. и в голову не пришло сопротивляться, когда его, как барана в стойло, отвели в эту комнату. И снова В. злился на самого себя. Круг замыкался. В. еще не раз за вновь и вновь проходил этот порочный круг, злясь то на Дом, то на Мистера, то на самого себя. Он знал, что это ему ничего не даст, но не мог остановиться.
Как раненый зверь, он метался по комнате и боялся замедлить шаг, боялся расслабиться хоть на мгновенье, потому что знал, что этот стержень кипящей ярости раскрутится в нем в бешеную, сметающую все на своем пути махину. Может быть, он будет выть, как дикий волк, или биться головой о стену — В. страшился даже подумать о том, что произойдет, если он хоть на миг даст слабину. И потому он скрежетал зубами, но, преодолевая слабость, не переставал шагать по комнате без цели и без особого желания, но для того только, чтобы не останавливаться и не задумывать о том, как он зол на весь свет.