Читать интересную книгу Осада Азова - Григорий Мирошниченко

Бегадыр Гирей с порога спросил таким тоном, будто он сам был главнокомандующим:

– Почему так долго нет наших людей – Магмед-аги, Курт-аги и Чохом-аги?

– Да, – вспомнил главнокомандующий, – почему их до сих пор нет?

Гуссейн-паше никто не ответил.

В шатер вошел скопец Ибрагим. Он все время подслушивал за стенами шатра. Разговор перестал клеиться. Мало ли что вздумает этот шпион донести султану.

Время шло. В турецком лагере все больше и больше тревожились, почему до сих пор не возвратились парламентеры. А они, сидя в траншее, сами не понимали, почему так долго не дают ответа из крепости.

Жирный Магмед-ага успел поспать в траншее, поесть сладких персидских пряников и орехов, которые всегда носил в кармане своего мундира, отпил кипрского вина из малой походной сулейки и снова соснул, а ответа все не было.

Проснувшись, Магмед-ага попросил башенного казака, чтобы тот ускорил дело, а башенный только посмеивался, ничего не отвечая. Он ходил себе и ходил вдоль башни от стены к стене…

Главнокомандующий с каждым часом становился мрачнее, сверкая глазами кричал на своих подчиненных и не ходил, а бегал вокруг своего шатра. Слыханное ли то дело, чтобы он, Гуссейн, так долго ждал ответа?!

А что же в это время происходило в Азове?

Черный поп Серапион и дьяк Гришка Нечаев, вооружившись чернильницами и гусиными перьями, писали письмо турецкому султану и его главнокомандующему. Писали попеременно, поскольку рука у них была одинакова. Сочиняли письмо все вместе, складывали его по словечку, как бы низали бисер на ниточку. Сочиняли и хохотали так, что воздух сотрясался, будто за крепостью не было вражьей силы, а над казаками – никакой опасности. Казалось, они были заняты веселым и мирным делом. Хохотали, хватались за животы, и каждый хотел непременно вставить свое словечко, похлеще, да поскладнее, да позадиристее.

«О прегордые и лютые варвары!

Видим мы всех вас и про вас ведаем, силы и гнев царя турского – все знаем. И видаемся мы с вами, турками, почасту на море, и за морем, и на сухом пути. Ждали мы вас, гостей, под Азов-город дни многие. Где ваш Ибрагим, турский царь, ум свой дел? Позор его будет под Азовом! Или у него, царя, не стало за морем злата и серебра, что он прислал под нас, казаков, для кровавых казачьих зипунов четырех пашей своих? А с ними, сказываете, под нас прислано рати турецкие по описи триста тысяч. То мы и сами видим и ведаем. Тех людей много, что травы на поле или песку на море. И то вам, туркам, самим давно ведомо, что с нас по сю пору никто наших зипунов даром не сымывал с плеч наших.

Не запустеет Дон головами нашими. А на взысканье смерти нашей с Дону удалые молодцы к вам тотчас будут под Азов все, не утечи будет пашам вашим от них и за море. А если только нас избавит бог от руки ево такие сильные, отсидимся от вас в осаде в Азове-городе людьми своими малыми. Всего нас, казаков, в Азове сидит пять тысяч. Страмно то будет царю вашему турскому и вечный стыд в позор от его братьи, от всех царей и королей немецких.

Холопи мы царя Московского, а прозвище наше вечно – казачество донское, вольное и бесстрашное. Станем мы с ним, царем турским, битца, что с худым пастухом…»

Тут кто-то из запорожских казаков вставил:

– «Пришли к нам великие лыцари, а голым задом и ежа убить не вбьют…»

– Ха-ха! – раскатилось громкое эхо по крепости. – Ха-ха!

– «Твоего войска мы не боимся, землею и водою будемо с тобой, собачий сын, биться! Вражий да ишачий ты сын, вавилонский кухарь! Македонский колесник! Иерусалимский сагайдачник!» – разошелся украинец.

– Ха-ха! – снова раскатилось эхо.

– Го-го! 0-го-го!

– Строчи, поп, далее, – заговорили все.

– «…Где бывают рати великие, там ложатся трупы многие. Нас, казаков, от веку веков никто в осаде живых не имывал. Вы наш промысел над собою сами увидите. И от нашей казачьей руки страмота, и стыд, и укоризна ему вечная будет, царю вашему турскому, и пашам, и всему войску. Где его рати великие топере в полях у нас ревут и славятся, а завтра в том месте у вас будут, вместо игор ваших, горести лютые, и плачи многие, лягут от рук наших ваши трупы многие. И давно у нас, в полях наших летаючи, клехчут орлы сизые, играют вороны черные подле Дона тихова, всегда воют звери дивии, волцы серые, по горам у нас брешут лисицы бурые, а все то скликаючи, вашего бусурманского трупу ожидаючи…»

Прибежал посыльный с поста наугольной башни, мо­лодой казачок в кудлатой бараньей шапке.

– Атаманы, – вскричал он, – стойте!

– Ну что? Говори, – спокойно сказал Татаринов.

– У всех ближних турецких пушек зажгли фитили! Всё наготове. Видно, они ждут приказа. Сейчас грохнут по крепости.

– Да то они берут нас на испуг, – сказал Алексей Старой, – с ответом торопят. Не грохнут, подождут. Ты, смелый казачок, пулей слетай в ближнюю траншею, кото­рая полевее кладбища. Там сидит с толмачами Магмед-паша. Он ждет моего прихода. Скажи ему: ответ наш казачий он получит вскоре.

Беловолосый быстрый казачок помчался к траншее во весь дух.

Главнокомандующий турецкой армии не находил себе места от злости. Он давал войсковым начальникам приказы – и тут же отменял их, давал новые – и снова отменял. Переставлял обозы с места на место. Конные в одиночку, по двое, по трое носились по полю как угорелые.

Магмед-ага доедал свои последние запасы сладостей. За это время он уже не однажды поспал в траншее. Войско ждало ответа. А солнце и земля совершали свой путь.

Из крепости доносились взрывы смеха. Они сменялись полнейшей тишиной. Азовцы продолжали писать письмо.

– «…А красной, хорошей Азов-город взяли мы у царя вашего турского не разбойничеством и не татиным промыслом, взяли мы Азов-город впрямь в день, а не ночью, силой своей и разумом. А все то мы примеряемся к Ерусалиму и Царьграду. Хочется нам тако ж взяти Царьград, то государство было христианское. Вы, басурманы, нас жалеете, что с Руси не будет к нам запасу хлебново, ни выручки, и сказываете, будто к вам из государства Московского о том писано. И мы про то сами без вас, собак, ведаем, какие мы в Московском государстве люди дорогие. Ни к чему мы там не надобны, очередь мы сами за собою ведем. А государство Московское многолюдно, велико и пространно, сияет светло посреди, паче всех иных госу­дарств и орд басурманских, персидских и еллинских, аки в небе солнце. А на Руси не почитают нас и за пса смердящего. Отбегаем мы с того государства Московского, из работы вечныя, из холопства невольного, от бояр и от дворян государевых, да здесь прибегли и вселились в пустыне непроходней. Кому об нас там, на Руси, потужить? Там все будут рады концу нашему. А запасы к нам хлебные и выручки с Руси николи не бывали. Кормит нас, молодцов, на поле зверь дикий да морская рыба. Питаемся мы аки птицы небесные: ни сеем, ни орем, ни в житницы вбираем. А злато и серебро емлем у вас за морем – то вам самим ведомо. А жены себе красные и любимые водим и выбираем от вас же, из Царьграда, а с женами детей приживаем…»

Тем временем, когда писалось письмо, атаманы войска Донского Осип Петров да Иван Каторжный, не теряя минуты, определяли расположение татарских и турецких войск, замкнувших крепость кольцом. Они побывали во всех одиннадцати крепостных башнях и через смотровые окна старались угадать замыслы врага. Они успели побывать в городках Ташкалове и Тапракалове. Они осмотрели и проверили подкопы подземные, прорытые на случай вылазок. Они побывали в главных бастионах и сметили, откуда им будет выгоднее, на случай штурма, нанести ощутимый ущерб противнику. Атаманы в Азове не дремали, и, пока писалось письмо, Осип Петров успел сделать в обороне некоторые поправки, необходимые при такой грозной опасности. Бойницы, направленные в сторону врага, были наготове. Идя к наугольной башне, Осип Петров перекрестился и сказал:

– Чем только все это кончится?

Иван Каторжный ответил:

– Плохо мы скроены, Осип Петрович, да, видно, крепко сшиты.

– И я так думаю. Будем стоять, пока земля сможет держать нас на своей теплой груди. Она и по смерти не покинет нас, примет, как сынов своих, вольных и храбрых…

Теперь уже скрипел пером дьяк Гришка Нечаев, вслушиваясь в то, что ему говорили атаманы Алексей Старой, Михаил Черкашенин, Михаил Татаринов, Наум Васильев да и все, кто мог сказать ладное да умное. Опершись на ружья, на длинные пики, казаки согласно и одобрительно кивали головами.

– «…Нельзя мириться или вериться хрестьянам с басурманом. Хрестьянин побожится душою хрестьянской и на той правде вовеки стоит, а ваш брат басурман побожится верою басурманскою, а ваша вера басурманская, татарская равна бешеной собаке, – и потому вашему брату басурману, собаке, и верить нельзя… Рады мы завтра вас попотчевать тем, чего нам, молодцам, бог по­слал в Азов-город.

Идите вы к своим глупым пашам не мешкая и опять к нам с такой глупою речью не ездите. А манить вам нас – лишь дни даром терять! А кто от вас к нам с такою глупою речью впредь будет, тому у нас под стеною города быть убиту. Промышляйте вы тем, для чего приехали от царя своего турского. Мы у вас Азов-город взяли головами своими молодецкими, людьми немногими, а вы его у нас, с казачьих рук наших, доступайте головами своими турецкими, многими своими силами. Кому-то у нас на кровавых боях поможет бог? Потерять вам под Азовом-городом турецких голов своих многие тысящи, а не видать его вам будет из рук наших казачьих и до века. Разве отымет его у нас, холопей своих, великий государь и великий князь Михайло Федорович, всея России самодержец, да вас, собак, им пожалует, то уже будет на то его государская воля…»