Читать интересную книгу Осада Азова - Григорий Мирошниченко

– Плохо! – сказал по-русски Бей-булат.

– А как зовут твою девушку? – спросил Алексей Старой.

– Гюль-Илыджа – Красная Роза.

– И ты из-за нее и пришел к нам?

Бей-булат огляделся и застенчиво кивнул головой.

– Такое большое горе принес нам турецкий пророк Эвлия Челеби. Он собирал в аулах большое войско, творил молитву аллаху, покупал и продавал юношей и девушек. А когда турецкие корабли пришли в Анапу, он сделал дорогой подарок турецкому главнокомандующему Гусейн-паше. Он подарил ему мою Гюль-Илыджу. Тогда я и убил своего отца. Убил я его потому, что он посылал меня убивать русских, а я был сердцем с вами… А моя Гюль-Илыджа осталась там… Что же будет с моей Гюль-Илыджой?

В дверь постучали, и в комнату быстро вошли трое казаков, без шапок, бледные, мокрые… Это были казаки, попавшие к туркам в плен при взятии Азова: Федька Сидоркин, Петька Крайний, Семенка Чумовой.

– Здорово, браты-атаманы!

– Здорово, браты-казаки! Откуда же вы в такое время?

– С полона!

– С полона бежали? Да как сбежали? Чудо! – радостно зашумели атаманы.

– Подвернулось нам время – сбежали! Долго ждали. Три года томились. Теперь-то мы, браты, на своей земле душу погреем. Не верится… Ей-богу, не верится! Да ты ли это, Михаил Татаринов? Ты ли это, Алеша Старой, ты ли, Иван Каторжный, Наум!..

Стали казаки обниматься, целоваться, а крупные слезы катились по их раскрасневшимся щекам.

– Братцы, кораблей-то на нас идет видимо-невидимо! Туча черная, – торопливо говорили бежавшие, будто очнувшись. – Мы вот привезли вам первую турскую красавицу, быструю карамурсалу! Перебили мы на ней стражу, да своим ходом на ней, в пятьдесят человек, с тремя турецкими пушечками, и поплыли к Азову…

– Где же остальные казаки? – спросил Алексей Старой. – Живы ли?

– Живы! Все живы! – радостно воскликнули при­шельцы. Ждут нас на берегу. Ослабли малость, да и одежка у всех пооборвалась.

– Одежка не беда, оденем всех из войсковых запасов. Главное – домой дошли! – взволнованно сказал Татаринов. – Ладное вы дело сделали, – вытирая ненароком глаза, сказал атаман. – Дело дюже ладное… Хвала вам! А Азову – подмога!

– Туча вражья плывет на нас немалая.

– Туча, говоришь? – тревожно спросил Татаринов.

– Туча великая, черная! Несметная! – наперебой заговорили казаки. – Амуницию, провизию владетели Дагестана и Черкесии повезли по анапской дороге к азовскому делу на семи тысячах подвод.

– Семь тысяч подвод?! – удивился Татаринов.

– Семь тысяч, не считая войска. Сказывают, там их тысяч сорок – пятьдесят будет, идут всяких колен люди, разные племена, приписанные к кафинскому сенджаку[14]. А повезли они по одной только анапской дороге на подводах и в арбах семь тысяч запасных турецких мечей и ятаганов, две тысячи щитов, две тысячи мушкетов, пять тысяч луков, сорок тысяч отравленных ядом стрел, шесть тысяч галебарт…

– Многовато… – задумчиво молвил Черкашенин.

Выходило так, что Бей-булат, Джем-булат и Грицай Ломов, которым не совсем еще верили атаманы, сказали горькую, но истинную правду. Времени терять нельзя было!

– Что же мы будем делать? – спросил Татаринов.

– Что будем делать? Воевать! Не помирать же! – сказали сбежавшие.

– Воевать-то воевать, это нас не минует, да вот сип у нас маловато. Ой, как маловато! – протянул Иван Каторжный.

Тогда Татаринов, обращаясь к Черкашенину, сказал:

– Ты – знатный атаман! Поведай-ка нам свою правду-думку по сему тягостному случаю. Дело-то, как видишь, весьма трудное. Небывалое на Дону дело.

– Поведаю, – сказал старик, расправляя усы. – Я поведаю вам, братья-атаманы, сказку-быль, которая родилась при мне, а помереть она не сможет и после моей смерти. Слушайте сказку, запоминайте. Пришел я, братья-атаманы, на Дон с Черкасс. Прожил на белом свете много лет. Пережил трех русских царей: Ивана Васильевича Грозного, Бориса Годунова, Василия Шуйского, двух польских самозванцев с шлюхой Мариной, а ныне служу я царю Михаилу Федоровичу. Пережил я царствование восьми турских султанов: Селима II, прозванного Несчастным Пьяницею, султана Мурада III, султана Махмеда III, султана Ахмеда I, Мустафу I, Османа I, опять Мустафу II, Амурата IV. Теперь начал я жить при новом, девятом турском султане Ибрагиме[15]. И так думаю, братья мои атаманы, переживу я и этого полоумного. Но из всех султанов мне запомнился один – Селим II. Кассым-пашу, его главнокомандующего, мы с князем Петром Семенычем Серебряным разгромили при Переволоке под Астраханью. Тогда войско Селима было в сто тысяч янычар, морское войско под командой Мирселет-паши приплыло на ста пятидесяти галерах. Мы били их на поле, на Дону, в сте­пях и на море, а они кричали, что тут, на Дону, всей турской землей ничего не сделаешь и во сто лет! Амман – пощадите! Мало ли их погибло у нас с голоду, с холоду, со страху? «Нам-де зимовать не мочно!» – кричали они. Искали воды, хлеба, искали для лошадей травы. А ничего этого не было. По Можарской дороге, когда они бежали через Кабарду, валялись одни трупы. Турки рубились между собою, пили горькую болотную и соленую воду, ели дохлых коней, павших ослов, верблюдов. Телеги и арбы с трупами лежали перевернутыми в канавах, без колес, с нераспряженными, заморенными конями. Многие турки и татары померзли, попухли, оборвались. От голода и жажды даже военачальники их попухли с голоду, как жабы. А вприбавок в то время я в Азове-крепости со своими верными молодцами два главных погреба с порохом подорвал. Ему бы, турскому султану Селиму II, сидеть за морем да тряпочкой утираться, а он, вишь, грамоту подлую царю Иоанну Грозному прислал, хвастливую грамоту, назвал нашего царя конюшим, а взамен, собака, получил от нашего царя крысу битую. Стал снова домогаться: почто-де ты, царь русский, закрыл мне дорогу астраханскую, не даешь мне проехать через Кавказ? Зачем-де ты поставил сильную крепость Тарки? Снеси Тарки!..

Поехали мы в Стамбул, атаманы, с послом Иваном Петровичем Новосильцевым с царской грамотой. Путь наш был длинный. Лежал он из Москвы на Рыльск, из Рыльска в Азов, из Азова в Кафу, а из Кафы в Стамбул. Поглядел я тогда в Азове, как крепкие стены порохом порвало. Ладно у меня это вышло. Думаю, если живым вернусь из Стамбула, то непременно еще два пороховых погреба подорву.

Приплыли мы в Стамбул. Всяко там было: беда, томление, глумление. Ну как всегда бывает. Иван Петрович, по указу царя, сказал султану Селиму: астраханскую дорогу через Кабарду царь откроет, только чтоб по той дороге не водились ваши лазутчики, не велось бы разбоев, не водили бы снова войск своих под нашу Астрахань…

Крепость Тарки, говорил Иван Петрович, на кабардинской земле; царь ее ставил по просьбе своего тестя князя Темрюка и других князей. Но чтоб с султаном не иметь вражды, были согласны, по указу царя, снести крепость Тарки.

Царь Грозный думал уступить султану во всем, чтоб дружбу с ним иметь. Уступил. И что ж? Несчастный Селим возомнил себя всевышним богом. Со страха-де, по слабости все это русские делают. Давай-ка я, султан, пошлю царю русскому еще одну грамоту. За дружбу рус­скую султан пожелал быть покровителем нашего царя, пожелал Иоанну Грозному стать подручным у него, пьяницы, турского султана, вознес царю хвалу за то, что он, Иоанн Грозный, добре все сделал, послушался его – от­крыл астраханскую дорогу. И тут же потребовал вернуть ему Астрахань, а крымскому хану Девлет Гирею отдать Казань! Ну, каково?! Во многих государствах, вестимо, добрых людей жалуют, лихих казнят. А его, Селима, и казнить мало!

Воротясь на Дон, я взялся за свое атаманское дело. За Астрахань и Казань я во тысяча пятьсот семьдесят втором году подорвал в Азове еще два пороховых погреба, взял лихом город, да не надолго, причинил в Азове-городе большой урон. Это малость и отрезвило несчастного Селима. Астрахань! Казань! Еще бы! Азов? Азов туркам крепко надобен. Торговые люди одних только пошлин давали султану в лето до восьмидесяти тысяч золотом. Кусок-то не маленький!

Нам ли, атаманы, страшиться врагов своих бесчисленных? Нам ли впадать в уныние? Мы видели трупы людей русских, лежавшие как стога сена в степи, и Дон-река не раз уже на моих глазах по три дня кровию текла. Не раз волки рыскали по нашей земле. Но то не волки были, то были турки да татары. Они предавали огню и мечу наши многие села и города, рушили церкви, жгли монастыри, секли мужей, жен, чад малых. И не было тогда ни стонущих, ни плачущих, ни страдающих. Все лежали рядом мертвые. А мертвые гласу не имут. Смертию своей они жизнь других покупали, но не оставались в чужой вере и не срамили Руси. Умирая, они твердили одно: «Я пью эту чашу смертную за веру православную, за вольный Дон, за великую Русь!»

Азов – слава казачества, отечества нашего слава! Но­вый турский султан нас хочет забрать под себя – и он не осилит! Одни будем биться со всеми врагами, а все-таки не покоримся! Отстоим мы Дон-реку и Азов-город на удивление всем землям и всем народам. Это будет великая память нам, старым, молодым, – хорошая память о днях великих, а храбрым – крепкое испытание. Царство Русское не рушится врагами, доколь оно ограждено столь верными сынами.