«14 декабря 1945 года
Этот день был беспокойным. Мы ожидали прибытия госсекретаря. Однако из-за страшной метели, как нам сообщили советские метеорологи, аэропорты не принимали самолетов. Около полудня кто-то из работников МИД сообщил нам, что самолет госсекретаря час назад вылетел из Берлина. Однако военные и работники аэропорта об этом ничего не знали. В 1.30 пришел Аткинсон и сказал, что ему сейчас сообщили из английского посольства, будто самолет повернул обратно на Берлин. Решив, что так оно и есть, я отправился обедать. А когда вернулся, то застал одного из наших атташе, беседовавшего по телефону с растерянным представителем МИД, который утверждал, что самолет госсекретаря вот-вот должен приземлиться в центральном военном аэропорту. Мне сообщили, что наш посол отправился в какой-то аэропорт, в 20 милях к югу от столицы, так как слышал, будто госсекретарь прибудет именно туда. Мы с Горасом Смитом сели в машину и отправились в центральный военный аэропорт. На улице бушевала метель и видимость была скверной. Однако когда мы добрались до аэродрома, там уже стояло несколько русских автомобилей. Нас провели в какое-то служебное помещение. Через несколько минут мы услышали гул моторов и увидели четырехмоторный самолет, пролетевший над зданием, в котором мы находились. Мы побежали на летное поле. Метель улеглась, и видимость улучшилась. Мы увидели Деканосова, одного из заместителей министра иностранных дел, вышедшего встречать самолет с каким-то подручным, в сопровождении эскорта сотрудников НКВД. Самолет, каким-то образом все же приземлившийся, проехав по летному полю, остановился почти рядом с нами. Госсекретарь, в легкой куртке и легких ботинках, стоя в глубоком снегу, произнес в микрофон приветственную речь под вой ветра. После этого я усадил его в машину вместе с Коэном и военным атташе и тут же отвез в резиденцию посла, где его дочь угостила их обедом. Я же вернулся в канцелярию, чтобы заняться бумагами.
19 декабря 1945 года
Сегодня посол пригласил меня на конференцию. К сожалению, все заседание состояло из двух кратких совещаний, минут по десять каждое.
По лицу Бевина (министр иностранных дел Англии) было ясно видно, что ему глубоко неприятно все происходящее. Насколько мне известно, он и вовсе не хотел приезжать в Москву, понимая, что из этой затеи ничего хорошего не выйдет. Зная о его позиции, русские старались, насколько возможно, извлечь из этого свою выгоду. Что касается Бирнса, то он заслужил у англичан репутацию человека, пренебрегавшего их интересами и англо-американскими отношениями вообще. Идея этой встречи целиком принадлежала ему, и он решил этот вопрос с русскими, вовсе не посоветовавшись с англичанами. Кроме того, госсекретарь передал русским доклад Марка Этриджа, которого он посылал со специальной миссией в Румынию и Болгарию, но не передал этого доклада в посольство Англии. Наконец, Бирнс в Москве представил русским доклад, касавшийся атомной энергии, без консультаций с Англией и Канадой, которые наряду с США были заинтересованы в секретности работ такого рода. Когда же Бевин возразил против этого намерения, Бирнс дал ему всего два дня, чтобы сообщить об этом документе в Лондон и получить согласие английского правительства. Однако еще до истечения этого срока, вечером, накануне сегодняшнего заседания, Бирнс передал документ русским, не сказав ни слова англичанам. Бевин счел это вероломством и пришел в ярость.
По лицу Молотова, председательствовавшего на заседании, было видно, что он не скрывает чувства удовлетворения, поскольку знает о разногласиях между двумя другими министрами иностранных дел и понимает, что им трудно противостоять усилиям русской дипломатии. Он походил на азартного игрока, знавшего, что переиграет своих соперников. Это был единственный человек, получавший удовольствие от происходившего.
Я сидел позади Бирнса и не видел его лица. Я знал, что в этой игре он участвует без определенного плана и цели. Его слабость во время этих переговоров с русскими я усматривал в том, что ему нужно было просто достигнуть с ними какого-либо соглашения. Реальное содержание такого соглашения, по моему убеждению, мало интересовало Бирнса, поскольку оно касалось румын, корейцев или иранцев, о которых он ничего не знал. Его интересовал лишь политический эффект, который соглашение произведет в нашей стране, и русские знали это. За поверхностный успех своей миссии он был готов заплатить реальными уступками.
После заседания я отправился домой ужинать вместе с Мэтьюсом, а также моим коллегой из английского посольства Робертсом и его женой. Мэтьюс был в подавленном настроении, и мы пытались его развеселить. Тем, кто впервые попадал в Советский Союз, как он, всегда надо помочь приспособиться к новой обстановке.
21 декабря 1945 года
Утром говорил с болгарским министром (иностранных дел). Он начал порицать оппозицию за отказ от участия в выборах, сказав, что этим они сами исключили себя из участия в политической жизни страны. Я раздраженно заметил, что нас, американцев, занимают не вопросы представительства в парламенте и т. п., а то, что у них правящий режим полицейскими мерами подавляет права и свободы граждан, а в этой ситуации, по нашему убеждению, подлинная демократия невозможна. После этого он признал, что коммунисты представляют меньшинство населения, но указал, что очень желательно поскорее заключить мир и вывести русские войска из страны.
22 декабря 1945 года
Собирался спокойно провести вечер выходного дня, но пришел Пейдж и сказал, что послу требуется меморандум для госсекретаря по вопросу об экономическом положении Венгрии. Пришлось идти в канцелярию и работать до трех часов ночи вместе со Смитом.
23 декабря 1945 года
Утром я закончил работу над меморандумом, после чего отправился в резиденцию посла, чтобы организовать обед, на котором присутствовали Бевин и Молотов. Бевин удивил американцев и озадачил русских своим неформальным поведением. Например, когда предложили тост за короля, Бевин с юмором добавил: „И за остальных докеров“ – и тут же рассказал какой-то анекдот, чтобы объяснить свою реплику. Молотов ушел сразу же по окончании обеда. Потом госсекретарь и посол занялись работой. Меморандум об экономическом положении Венгрии им так и не понадобился.
В тот же вечер в Большом театре специально для высоких иностранных гостей давали „Золушку“. Я решил, что мы с Аннелизой должны быть там, и я взял два последних билета из поступивших в посольство. Когда мы приехали туда, театр был полон. В правительственной ложе пустовали места для гостей, а Молотов и его помощники ожидали их в фойе. Я поднялся в ложу, где сидели помощник и личный секретарь посла. Прождав еще около четверти часа, я с улыбкой заметил, обращаясь к секретарю посла, что наш госсекретарь, должно быть, просто забыл прийти в театр. „О нет, – ответил тот, – просто они сидят в посольстве у Гарримана, выпивают, рассказывают разные истории, и никто не решается их прервать“. Я выскочил из ложи и побежал вниз, в комнату администратора, чтобы позвонить оттуда. Телефон был, к сожалению, занят, а когда он освободился и я уже собирался звонить в посольство, ко мне подошел человек в отличном синем костюме, похожем на те, которые носили сотрудники органов безопасности, и, едва заметно улыбнувшись, сказал: „Они только что выехали“. Я вернулся в ложу, а через пять минут действительно появился мистер Бирнс, заставив ждать около получаса 5 тысяч человек, в том числе нескольких членов правительственной ложи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});