Читать интересную книгу Как ты ко мне добра… - Алла Калинина

Глава 25

В августе наступила тишина, все разъехались, город затих. Вета без толку слонялась по дому и обрадовалась, когда как-то вечером к ней неожиданно пришла Таня. Таня молча прошла в комнату, села и стала смотреть на Вету так, как будто она должна была о чем-то догадаться, но никак не догадывалась.

— Что ты молчишь? Случилось что-нибудь? — спросила Вета.

— Нет.

— Чего же ты тогда?..

— Мне нужны ключи.

— Какие ключи? — не поняла Вета.

— От твоей квартиры, хоть на два-три дня. Нам со Славиком, понимаешь?

Вета не понимала.

— Но мы же здесь сами живем. И Мария Николаевна целый день дома, не выходит, ты же знаешь…

— А у матери?

Вета растерялась. Конечно, у нее были ключи от маминой квартиры, но как она могла, какое имела право? Там чистый, хороший, добрый дом, там Ирка, там никогда не было ни грязи, ни пошлости, ни чужих людей… Нет, конечно, Вета все понимала и не осуждала Таню, но все это не могло ее касаться, и она покачала головой.

— Нет, Таня, это невозможно.

— Что же делать? Если я сейчас не найду квартиру, он уедет. И тогда все кончено.

— Может быть, тебе стоит поехать с ним?

Таня наклонила хорошенькую головку на плечо и во все глаза уставилась на Вету.

— Ты что, не в своем уме? — вдруг сказала она незнакомым Вете голосом. — А кто меня звал туда? Где ты живешь, на земле или на небе?

— Я не понимаю, зачем же ты тогда…

— Хочу! — сказала Таня и от злости даже оскалилась. — Хочу с ним спать! Уедет — тогда настрадаюсь. Ты что, про такие вещи не слыхала?

— Тише, — сказала Вета, — тише, мы не одни. Про все я слыхала и все-таки думала, что ты совсем другая. Ты молчала, и я думала, что ты живешь и чувствуешь, как я. Это я виновата. Ты так хорошо молчала.

— Да брось ты эти глупости наконец! Очнись, придумай что-нибудь. Ну хоть на одну ночь, на сегодня. Он там внизу ждет. Мы тихонько пройдем, никто не услышит, и утром рано уйдем. Хлопнем дверью, и все. И никакие ключи не нужны, если ты боишься. А ты уезжай туда, слышишь? Ну, выручай!

— Нет, — сказала Вета, — ты извини, этого я не могу. Не могу я этого!

— Ну и сдохни здесь одна! Собака на сене! Потому тебе и счастья нет на свете!

Таня вылетела вихрем, грохнула дверь, задребезжали стекла. Вета угрюмо сидела на кровати. Неужели она должна была уступить? И тогда они прокрались бы сюда, как воры, и кинулись бы в эту кровать, и обнимались бы здесь, и безумствовали бы, как когда-то они с Ромой. Она не хотела этого. Она все понимала и все-таки не хотела, это было ее место, ее гнездо и больше ничье. Ей было противно. И горький осадок, и сожаления, и неуверенность в своей правоте, еще какие-то страхи и подозрения мучили ее, мешали жить. По ночам ей снились нелепые сны, она куда-то бежала, торопилась догнать кого-то, но ноги не шли, прирастали к земле, и Мария Николаевна строго смотрела на нее темными неподвижными глазами, и Рома стоял к ней спиной и сердился, подняв плечи, и она никак, никак не могла заглянуть ему в лицо, он его отворачивал, прятал, потому что это был совсем не Рома, а кто-то другой, чужой, кто только подделывался под Рому, а Мария Николаевна знала и не хотела ей помочь.

Утром она встала измученная, встрепанная и вдруг решила — нечего ей киснуть одной, надо разыскать кого-нибудь живого, девчонок из своего класса. Как давно она их не видела, не хотела никого видеть! И очень глупо делала. Ведь они свои, родные, не то что Таня, а Тане она доверилась. Она покопалась в книжке и нашла телефон Нади Сомовой. Только бы она была дома!

— Надя! Не узнаешь? Это я, Вета. Тысячу лет не виделись, ничего про тебя не знаю, давай встретимся.

Вета ехала и радовалась, как будто это было настоящее свидание. Они встретились у Большого театра, в сквере, плюхнулись на скамейку и так и не вставали с нее два часа. Скорее, скорее, скорее Вета рассказала все про себя, про Рому, и про маму, и про Марию Николаевну. Ей хотелось скорее освободиться от самого трудного, самого мучительного.

— Как я рада, что мы встретились, — бормотала Вета, — как я рада… А ты, Надя? Как Валька? Вы вместе? Какая ты счастливая…

Надя качала головой.

— Нет, ты не думай, все совсем не так просто.

— Ты не говори, если не хочешь. Главное, ведь ты его любишь?

— Я его люблю.

— Вот и все, вот и все! И больше ничего не надо! Я же его помню. Я помню вас обоих, на катке, тебя в черном пальто с помпончиками и его в синей шапочке…

— Господи, когда это было!

Они качали головами, плакали, всплескивали руками; пригревало мягкое солнце, взлетали и опадали струи фонтана, взблескивали на солнце, мелкие брызги летели по ветру. Как хорошо, что они встретились.

На день рождения к Райке народу пришло совсем мало, и все сразу принялись шепотом перемывать друг другу косточки. Вета в один миг узнала тысячу новостей. Зойка была на содержании у любовника своей матери, потом сбежала от него и сейчас напропалую идет по рукам. Но дорого. Лялька Шарапова еще девица! Сдохнуть можно со смеху! Но она не теряет надежды, нашла какую-то интеллигентную сводню, которая подбирает женихов по интересам, представляете? Хотела бы я посмотреть на такого женишка! У Ирки Солдатовой муж — простой рабочий, по этому поводу Ирка начинает с будущего года ишачить, а муж, наоборот, пойдет учиться. Розка — ненормальная, вся в науке и морских свинках. Танька Яковлева живет — блеск, ворует в магазине, стала толстая как свинья. Юрик растет дефективный, весь в своего папашу, который совсем сбрендил и пошел зачем-то в медицинский, что ему там делать? Разводиться не разводится, а живет в общежитии, голодает и еще посылает своему отпрыску какие-то гроши, над которыми вся Танькина семья помирает со смеху. У Надьки Сомовой сожитель — алкаш, она только и знает, что подтирает под ним лужи и прячет синяки. У Ветки… ах да, извини… Ирка Куренкова… Райка Абакумова… Может быть, все это было сказано и не разом, и не кем-то конкретным, а как-то всеми понемножку, и, может быть, не было здесь настоящей злости, а больше так, удаль, — и все-таки Вете стало страшно. Куда делись милые ее девчонки? Что с ними случилось за эти годы, что так они озлобились? Почему с такой страстью искали они себе поживы в ошибках и несчастьях других людей, чего им не хватало в жизни, чтобы быть хоть чуть-чуть милосердными? Ведь были же они когда-то другие — сердечные, веселые, нормальные… А она-то, Вета, еще думала, что о ней никто и ничего не знает. Какая наивность! Что же они говорили о ней? Что она тоже ненормальная, от мужа бегала, загнала его в гроб?.. Да, наверное, что-нибудь в этом роде, а может быть, и еще похуже. Ну так что, встать и уйти? Глупо. И куда уходить? К кому? Разве у нее есть выбор? Вот это и есть ее судьба, ее друзья, ее жизнь. Вета сидела бледная, растерянная, молчаливая.

— Вета, ты чего? — спросила ее Райка. — Ешь винегрет, мясо возьми, мясо очень вкусное.

— А вы заметили, девочки, как нас стало мало, — сказала Надя и подняла свои тяжелые блестящие ресницы, — может быть, от этого мы какие-то не такие, какие-то ненастоящие. Может быть, и не надо собираться каждый год, а только по круглым датам? В общем, получается одна формальность.

— Если не хочешь, так и не ходи…

— А как же Райкин день рождения?

— А вы ее спросили? Звала она вас? Может, она давно хочет свой день рождения справлять по-своему?

— Ну что вы, девчонки, честное слово! Я гордилась всегда, что именно ко мне все приходят. Я этого дня всегда жду, радуюсь. При чем здесь день рождения? Это же так, только повод. А если мы все вдруг возьмем и потеряемся, что же тогда? Значит, все? Не было никакой школы, не было никакой дружбы, не было десятого «Б»?

— Был! Был! Был! — закричали все разом.

— И поменьше трепать языками!

— А если не посплетничать, то зачем мы сюда приходим? Без сплетен жизнь совершенно теряет вкус, и все любят сплетни, а кто говорит, что не любит, тот врет и прикидывается…

«Ну что же я молчу? — думала Вета. — Только что ужасалась, возмущалась и… молчу?»

— Это все потому, — шумели девчонки, — что наши духовные лидеры не выступают. Или вовсе не приходят, или молчат в тряпочку.

— Вета, скажи что-нибудь умное!

— Я ничего умного не знаю.

— Ну скажи глупое, все равно, скажи что-нибудь.

Вета встала. Зачем она встала? Тишина наступила напряженная, недобрая. Вета помолчала и сказала:

— Наш класс всегда был языкатый, это ничего, это еще вытерпеть можно. Главное — ради чего…

— Слушайте, как умно!

— Я хочу сказать, — повысила голос Вета, — что время очень трудное — молодость. Это все вранье, что у нас сейчас самый счастливый возраст. Поднимите руку, кому легко жилось эти годы? Кто не измучился, не исстрадался, не путал, не отчаивался? Есть такие? Нет таких. Может быть, я и не права, но мне не понравились все эти разговоры. Может быть, я их не так поняла… Конечно, если над собой не посмеяться, то совсем можно свихнуться от тоски. Но нам надо… так или иначе, а надо как-нибудь перезимовать.