Использованный лоскут одеяла я обмотал вокруг колен, ведь дырки на штанах никуда не делись. Получились такие импровизированные наколенники.
Мои руки заметно окрепли. Мышцы стали привыкать к новой форме движения, я научился подбирать нужный темп, чтобы во время ходьбы с костылями руки, плечи, шея и спина расслаблялись.
Я шел как бы вприпрыжку, такой способ позволял двигаться в высоком темпе и чувствовать себя уверенно.
Еще через пару километров, я увидел, что Латкин выбросил еще одну партию вещей. Я отобрал для себя самое необходимое, но большинство вещей осталось.
Получается, что примерно из тридцати пяти килограмм веса, он скинул пятнадцать.
Наверняка это еще не все, если так пойдет, то Латкин выбросит все кроме еды и золота.
Он по прежнему нигде не останавливался.
И тут мне показалось, что я вижу слева в десяти метрах от вереницы шагов человека следы волка.
Они были опечатаны в грязи у кромки берега ручья. И сказать точно, когда зверь их здесь оставил было невозможно. След уже замерз или засох и окаменел.
Может волк ходил здесь неделю назад. А может он преследовал Латкина. Могло ли это стать причиной, по которой он так спешно двигался, не делая привалов?
Пока мне везло с тем, что снег все еще не шел. Идти в снег было бы намного сложнее.Время близилось к закату и я стал выбирать место для ночлега.
Я почти остановился у удобного прилеска с тремя карликовыми ивами, как заметил впереди нечто необычное.В десяти метрах впереди снова валялась разбросанная одежда и вещи.
Отлично. Сегодня ночью мне точно не придется мерзнуть. Не знаю, смогу ли я использовать все, но мои запасные штаны, которые я узнал в куче вещей, сиротливо ожидали своего хозяина. Мне начинало везти.
Мои зияющие дыры на коленях — прощайте! Я с радостью натяну вторые штаны поверх этих.
Посмотрев на наколенники, я весело рассмеялся:
— И вы, латы северного бомжа, тоже прощайте!
Честно говоря мне не нравились эти наколенники из одеяла, потому что они постоянно спадали мешали поддерживать темп.
Я решил подойти поближе, чтобы разобрать брошенное. Когда я приблизился, то увидел тот самый мешочек…
Глава 22
Мои зияющие дыры на коленях — прощайте! Я с радостью натяну вторые штаны поверх этих.
Посмотрев на наколенники, я весело рассмеялся:
— И вы, латы северного бомжа, тоже прощайте!
Честно говоря мне не нравились эти наколенники из одеяла, потому что они постоянно спадали мешали поддерживать темп.
Я решил подойти поближе, чтобы разобрать брошенное. Когда я приблизился, то увидел тот самый мешочек…
* * *
Уже полностью стемнело. Если бы кто-то посмотрел на меня со стороны, то он бы увидел в непроглядной тьме ночи лицо человека в пятне света, исходящего от слабого огня.
Я сидел, подобрав к себе согнутые в коленях ноги и рассматривал пляшущие вспышки на ярких раскаленных углях.
Прямо над углями на импровизированном шампуре из шомпола винтовки я приладил половину тушки добытой птицы.
Разогреваюсь над источником огня — углями из прогоревшего стланика, мясо восхитительно шипело, покрываясь мелкими, почти микроскопическими пузырьками.
А небольшое количество капающего на угли жир моментально сгорало, превращаясь в дым с роскошным запахом шашлыка, который подхватывался слабым ветром из безмолвной северной пустыни и уносился в сторону темнеющего берега.
Хотя мне казалось, что этот чудный аромат, близкий сердцу каждого нашего мужика, заполнял всю вселенную.
Я жарил мясо, сглатывал слюну и размышлял над тем, что произошло с Латкиным.
Скорее всего страх, усталость и отчаяние заставили его выбросить много ценных вещей, без которых ему будет сложно выжить в зимовье.
Он выбросил даже золото, ради которого, как я понимаю он и бежал от меня и оленеводов.
Странный парень. В какой-то момент, когда он рассказывал про свои злоключения в тюрьме и путь советского диссидента, я перестал его подозревать в том, что он является «Проводником».
Тем загадочным криминальным гением, держащим железной хваткой за глотку нелегальных добытчиков, конкурентов и головорезов.
Не тянул он как-то на эту роль. Он не выглядел злодеем. Но с другой стороны у меня все равно оставались сомнения.
Он мог воспользоваться чужой личностью, чтобы ввести меня в заблуждение и рассказать или выдумать историю жизни постороннего.
Пока я никак не мог это проверить. Ясно одно, что он сумел завоевать мое доверие, и в его сознании в формула «сегодня умри ты, а я завтра» вытеснила все человеческое.
Все это он впитал с баландой за колючей проволокой. Кто-то рассказывал, что иерархия мужского обществам в заключении неизменно принимает одну и ту же форму.
Среда делиться на три слоя. Высшую, среднюю и низшую касты.
Говорят, что как-то после войны всех крупных преступников-воров свезли на одну зону.
Казалось бы они обладая умом и способностью выживать могли бы договориться между собой и жить на равных, но нет.
Среда снова разделилась, как слоеный пирог на те самые три части.
Преступники покрупнее, физически более сильные и умные держатся наверху угнетая преступников поменьше, которые таскают им пищу, следят за тем, чтобы его авторитет среди заключенных был незыблем.
Вторые же неизменно держат низовой класс в повиновении и так же эксплуатируют.
И если тем, кто наверху приходится сталкиваться с какими-нибудь трудностями, то решать вопросы посылаются свои же собратья послабее, которыми, в случае чего, легко принесут в жертву.
Именно так работает эта грозная поговорка «умри ты сегодня, а я завтра». Латкин продемонстрировал ее во всей своей бесчеловечной реальности.
Увы, в этой зоновской формуле нет никакого переносного смысла, никакой условности.
Голод заставляет сильного отнимать и поедать порции своих менее «авторитетных» коллег, устраивать себе комфортные условия существования.
Если кто-то мешает этому или сопротивляется, то таких убирают.
Конечно убивают не собственноручно. За убийство отвечают вовсе не те кто наверху, матерые преступники. Эти только приговаривают к смерти. Убивают мелкие воры, под страхом собственной смерти. Их посылают на убийство, как на работу.
Латкин понял, что не сумеет меня подчинить себе и убить он, видимо, тоже не смог. Хотел ли? Я еще раз подумал об этом. И пришел к выводу, что если хотел бы, то не открыл бы дверь, когда волки набрасывались на балок.
Рядом лежал казенный холщовый мешок с золотом. Увесистый. Но не слишком большой. Мешочек мог поместиться на ладони взрослого мужчины.
Золото, которое свело с ума Латкина оказалось ворованным. Как я узнал? Очень просто.
Тот кто украл, даже мешок не сменил.
В нем были разные по размеру самородки из