четвереньки, чтобы добраться до раненой птицы. Я мысленно разговаривал с ней, успокаивал ее, убеждал оставаться на месте:
«Так-так-так, моя птичка. Сиди. Тихо. Не нужно поворачивать в мою сторону голову. Не нужно. Вот и умничка!»
Теперь, когда я видел цель, боль куда-то отступила. Куропатка, оглушенная ударом, как-то кувыркалась и пыталась устоять на ногах одновременно.
К тому моменту, когда я добрался до нее, она попыталась взлететь и ей это скорее всего удалось, если бы я не успел схватить ее за ногу.
Я крепко прижал ее к груди и отвалился: сначала на бок, потом на спину.
Я полз за добычей по камням и мокрому
мху, поэтому на коленях штанов образовались дыры, моя одежда намокла, а тело зябло.
Но я не замечал ничего, потому что меня сильно терзал голод.
На мгновение в голове мелькнула безумная мысль, о том, что я сожру ее сырой. Но потом у успокоился и, отдышавшись, отправился обратно к костылям и моему тюку.
Птицу пришлось усыпить. Я не мог рисковать своим обедом.
О том, чтобы начать готовить сейчас не могло идти и речи. Мне нужно было либо вернуться назад к озеру, где я мог бы набрать дров, либо идти вперед.
Наверняка впереди еще встретиться кедровый стланик или валежник.
Как охотник на средневековых полотнах, я подвесил дичь себе на пояс, и хоть ее вес давал о себе знать, я скорее был рад этой тяжести, чем огорчался.
Картины в уме, на которых я жарил мясо, придавали сил и уверенности.
Висящая куропатка, билась о бедро при каждом шаге. Я улыбался себе и даже попробовал спеть наш великий марш про крейсер «Варяг».
— Наверх вы, товарищи, все по местам! Последний парад наступает.
Я скрипел зубами от напряжения, но продолжал петь.
— Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг», пощады никто не желает!
Дальше слов в песне я не помнил, поэтому напевал просто мелодию.
Мой хриплый голос заглушал тот самый ветерок, но мне очень хотелось бы видеть лицо Латкина, если бы он услышал и узнал мой голос. А потом бы узнал, что я, как капитан Джон Сильвер, фактически на одной ноге преследую его.
Вот он бы охренел и не поверил бы своим ушам.
Я и сам не верил, что за два неполных дня отмахал почти пятнадцать километров, телепаясь на одной ноге с костылями.
Почти у подножия сопки, где я планировал изначально сделать привал я обнаружил свою брошенную винтовку.
Ее я тоже подобрал. Интересное кино. Скорее всего он проходил здесь вчера. Видно ослаб, хотя все это странно. Ни разу не увидел, что бы Латкин разжигал костер.
Получается, что он шел не останавливаясь? Ел на ходу? Что его так гнало? Неужели страх? Он боялся меня? Вряд ли. Так дойдет до того, что он все повыбрасывает.
А это плохо. Я уже с трудом тащу винтовку, которую я повесил на спину, перекинув ремень через плечо по диагонали.
Теперь она болталась на плече вместе с пикой.
Остальной груз с моей ногой взваливать на себя будет очень проблематично.
Я не стал останавливаться на сопке, а пошел по руслу ручья дальше.
Я двигался уже почти два часа после удачной охоты, и все еще чувствовал прилив сил. У меня было отличное настроение несмотря общее состояние организма.
Как я и думал, чуть поодаль в двухстах метрах после сопки, оставшейся за спиной, снова появился островок кедрового стланика.
Вот где я сделаю привал и наконец-то поем, как следует.
Я уже мог ловко скакать на одной ноге, собирая дрова и добывая из ручья воду, иногда слегка опираясь на больную.
Через полчаса я уже разделывал куропатку. Она оказалось довольно жирной. Я не стал ничего выбрасывать, а использовал все до основания. Даже перья и пух. Я их собрал и отложил в небольшой мешочек.
Сначала я сварил бульон из потрошков, головы, шеи и лапок. Хоть куропатка больше походила по размеру на крупного цыпленка и мяса в ней было от силы грамм четыреста, у меня получилась целая кастрюля наваристого бульона.
Золотистые капельки жира переливались на поверхности словно россыпь звездочек. Парящийся аромат проникал через ноздри в самые глубины сознания, и я предвкушая блаженство, на всякий случай мысленно поблагодарил поочередно всех духов природы, который знал и саму куропатку.
Делал я это не из суеверия, а скорее растягивая свое удовольствие, заставлял себя потерпеть до тех пор пока бульон хоть немного остынет, чтобы не наброситься на него сразу и не обжечь губы с языком и глоткой.
Долго ждать не пришлось. Холодный ветерок быстро сделал свое дело. Приложив тыльную сторону кисти к стенке эмалированной посуды, я понял, что она остыла до нужной температуры. Пора есть. Время обеда!
Найденной кружной я зачерпнул из кастрюли с этим чудесным бульоном полную порцию и поднес ее к своим губам, усевшись на одеяло и сложив ноги по-турецки.
Вкуснейшая теплая жидкость согрела сначала мои губы, затем полость рта, пищевод и наконец мой обезумевший от голода желудок.
Он словно был скомкан в комок до этого момента, а после бульона расправился и моментально с благостью отозвался на теплую пищу.
— Мммммм… — простонал я от блаженства и обратился сам к себе: — это же пища богов! Это просто эйфория! Балдеж! Восторг! Даже можно сказать, что это полный разврат! Пять звезд, мишленовских по вам горько плачут, товарищ Бурцев
Тепло растекающееся по телу, представлялось энергией наполняющий меня. Мне сейчас было несказанно хорошо.
Я ел не торопясь, тщательно пережевывая потрошки, обсасывая каждую косточку и не пропуская ни одного хрящика и сухожилия. Отсутствие соли совсем не мешало мне получать удовольствие от еды.
Из-за того, что я голодал третий день и при этом расходовал на движение огромное количество энергии, мне казалось, что запасов бульонных калорий должно хватить чуть ли не на неделю.
Конечно же это было не так. Но если и есть блаженство, связанное с трапезой, то именно его я испытывал в тот момент.
Через полчаса я вычерпал кружкой и выпил весь бульон из кастрюли.Появилось чувство сытости, но я не дал себе расслабиться надо идти дальше.
Тушка за время моего обеда охладилась и я убрал ее в свой тюк, предварительно завернув ее в чистый большой носовой платок.
Мое настроение и самочувствие заметно улучшилось. Поэтому я снова отправился в путь своим бодрым шагом.
Вопрос с резями в желудке был решен на ближайшие дни, а боль в ноге стала ощущаться заметно слабее.