создателей-людей. Несмотря на распространение религиозных метафор вокруг этих алгоритмов, теология - если ее можно так назвать - их создателей часто определяется неверно. Доктрина, развивающаяся вокруг ИИ, на самом деле не является пережитком Темных веков. Безграничное инопланетное божество, которое имеют в виду критики технологий, - это Бог Кальвина и Лютера, вполне современная сущность. Вопрос в том, как получилось, что мы решили воскресить этого Бога из мертвых, и почему спустя столько лет он все еще кажется нам привлекательным?
Термин "Темные века" в самом строгом смысле описывает отсутствие информации об этом периоде (это была, безусловно, эпоха, которая дала очень мало данных), хотя его часто понимают как обратную сторону Просвещения, кивая на популярное предположение, что средневековое христианство было враждебно по отношению к культивированию знаний. На самом деле философы-схоласты в основном оптимистично оценивали потенциал человеческого разума, о чем свидетельствуют многочисленные логические доказательства существования Бога. Большая часть теологии того периода была замешана на платонизме и опиралась на идею о том, что и Бог, и мир природы постижимы для человека. Считалось, что идеи соответствуют вечным, трансцендентным реальностям - "универсалиям", которые разум может воспринять через lumens naturalis, свет разума, отражающий рациональный порядок космоса. Для Аквинского Книга Иова была не притчей об ограниченности человеческого разума, а иллюстрацией того, как человечество постепенно прозревает к конечной истине.
Ситуация начала меняться в конце Средневековья. Как отмечает Ганс Блюменберг, послевоенный немецкий философ, в своей книге 1966 года "Легитимность современной эпохи" - одном из главных текстов разочарования - примерно в тринадцатом веке богословы начали сомневаться в том, что мир мог быть создан для блага человека. Аквинский верил, что космос содержит все возможное, что наш мир - не просто лучший, а единственный из всех возможных миров. Но вскоре после его смерти эта точка зрения подверглась критике за ограничение Бога. Некоторые богословы утверждали, что Бог мог создать множество миров, каждый со своими законами. Как и все теории мультивселенных, этот мысленный эксперимент привел к тому, что наш мир стал казаться произвольным, одним из множества возможных - хотя, в отличие от современной физики, которая ценит мультивселенную за ее способность доказать, что наша Вселенная - продукт случайности, средневековые богословы пытались защитить всемогущество Бога. Они не верили, что Бог действительно создал другие миры, просто он мог это сделать. Этот аргумент должен был продемонстрировать, что не существует универсальных, вечных законов, которые были бы выше самого Бога и могли бы ограничить его в акте творения.
Этот довольно узкий теологический спор в конечном итоге помог искоренить из западной философии идею универсалий - представление о том, что понятия в сознании соответствуют вечным истинам, как платоновские формы, - и преуспел в том, чтобы сделать мир, по выражению Блюменберга, "радикально контингентным". Доктрину, возникшую в результате этих дебатов, часто называют "номинализмом". Для номиналиста "справедливость" и "человечность" - это просто названия, которые мы даем общим чертам, которые мы воспринимаем между объектами, а не универсальные истины. (Джон Стюарт Милль однажды описал номинализм как веру в то, что "нет ничего общего, кроме имен"). Эта доктрина часто ассоциируется с Уильямом Оккамом, английским монахом-францисканцем XIV века, который учил, что Бог радикально отличается от своего творения и не ограничен ни моралью, ни рациональными законами. "Причина в том, что Он так пожелал, и никакой другой причины ожидать не приходится", - писал он. Из этой логики следовало, что человеческий разум - это конструкция, характерная только для нашего вида, а не отражение более широкого космического порядка. Созерцание и самоанализ стали ненадежным средством достижения истины: разум превратился в зеркальный зал, чье отношение к внешнему миру вдруг стало неопределенным.
Эта доктрина достигла своего апофеоза в творчестве протестантских реформаторов. Замечание Кальвина о том, что "ни одна капля дождя не падает без непреложного повеления Бога", было бы немыслимо для средневекового человека, как и утверждение Лютера о том, что божественная справедливость "совершенно чужда нам". Это была лишь одна из многих карательных доктрин, появившихся в протестантской теологии. В прошлом христиане могли утешаться обещанием вечности и грядущего мира, но и это средневековое решение было уничтожено доктриной предопределения, утверждавшей, что верующие не могут знать, спасутся они или нет. Это был Бог, который ничем не обязан человеку и который винил людей во всем мировом зле, но при этом скрывал от них статус их собственного спасения, ставя под сомнение всякую былую уверенность.
Тезис Блюменберга, который с тех пор повторили многие философы и историки, заключается в том, что номинализм, получивший широкое распространение в протестантской теологии, привел к Просвещению, разочарованию и научной революции. Травма утраченных универсалий создала невыносимую ситуацию, которая достигла точки кризиса в мыслительных экспериментах Декарта, который настолько не доверял собственным способностям разума, что, по его мнению, было немыслимо, чтобы Бог каким-то образом обманул его, заставив думать, что у квадрата четыре стороны или что два плюс три равняется пяти. Распространенное мнение о том, что Декарт единолично положил начало современности, часто создает впечатление, что современная эпоха возникла ex nihilo, без всяких прецедентов (иллюзия, которую сам Декарт культивировал, построив свои "Размышления" на основе мифа о творении Бытия). Но его философия была порождением и ответом на очень специфический теологический кризис. Он утверждал, что физика должна отказаться от конечных причин, поскольку цели Бога непознаваемы (как он пишет в "Принципах философии", "мы не должны настолько полагаться на себя, чтобы думать, что мы знаем о Его намерениях"). Что еще более важно, его вывод о том, что абсолютная уверенность может быть основана только на человеческой мысли, был необходимым противодействием номинализму и единственным выходом из него. Если человечество не может обосновать себя и свою ценность ничем трансцендентным, если оно не может найти заверений в высшей сфере, то единственным выходом остается утверждение собственной ценности и определение своей судьбы. Номиналистический Бог "оставил человеку лишь альтернативу его естественного и рационального самоутверждения", - пишет Блюменберг, что и привело к рождению гуманизма. Эмпиризм был таким же ответом на утрату универсалий - радикально изменчивый мир без основополагающего порядка должен постоянно изучаться и проверяться - и сделал ненужным самого Бога: божественный дух и человеческий дух были настолько чужды друг другу, что могли функционировать, не принимая друг друга в расчет. "Бог номиналистов - это лишний Бог, - пишет Блюменберг, - которого можно заменить случайностью отклонения атомов от их параллельных траекторий и возникающими в результате этого вихрями, из которых состоит мир".
Блюменберг считал, что невозможно понять нас как современных субъектов,