Лео тряслись от напряжения, с которым он пытался удержать свой вес надо мной. Ему не обязательно было это делать. На самом деле, я и не хотела этого. Я подняла к нему руки и положила их ему на спину, прижимая его ближе. Медленно Лео подался вперед, его длинное тело вытянулось напротив моего, пока он полностью не оказался на мне. Полностью прижатым. Вместо рук теперь он балансировал на локтях, его предплечья упирались в матрас по обе стороны от моей головы, его пальцы зарылись в мои волосы. Наши лбы соприкоснулись, как и кончики наших носов.
Я никогда в жизни не желала большего. Хотела поскорее сбросить все слои ткани между нами и сделать всё так быстро, что это превратилось бы в размытое пятно, состоящее из гормонов и наполненной страстью жаждой. Но я не намеревалась смазать этот момент. Наоборот желала, чтобы он длился вечно. Хотела этого медленно вдумчивого союза между нами, потому что это не только соединение наших тел, но и нас самих. У меня ещё никогда не было такой связи ни с кем. Я и подумать не могла, что это может так ощущаться. Понятия не имела, что такие чувства существуют.
Но только потому, что не знала, что Лео существует.
— Ты идеален, — выдохнула я, не уверенная, произнесла ли это вслух, или это лишь мои мысли.
Видимо, слова правда сорвались с моих губ, потому что Лео отпрянул.
Возможно, я говорила об этом слишком часто. Выпрямившись, он быстро сел, его тело задеревенело и натянулось как провод. В течение напряжённого промежутка времени он просто смотрел через плечо в сторону стены. Я слышала, как он дышит, видела, как вздымается и опускается его грудь, приводя в дрожь плечи и всё тело. Затем, так же быстро, как отстранился, Лео повернулся так, что мне стала видна его спина.
— Дай руку.
Не понимая, что он делает, я подчинилась и протянула ему её.
Он опустил лицо. Я не могла ни прочесть его выражение, ни увидеть его глаза, в то время как он взял мою руку и положил её себе на спину, между лопаток. Он хотел, чтобы я что — то узнала, надеялся о чём — то сообщить, но я не понимала, о чём именно.
Но сделала, как велели.
И тогда обнаружила это.
Рядом с изгибом его позвоночника. Сначала я нащупала неглубокую впадину, небольшую по размеру, но достаточно явную, чтобы я могла почувствовать её под кончиком пальца. Вокруг неё шла бугристая полоска почти сморщившейся кожи длиной в пару сантиметров.
— Я выигрывал каждый день, что проживал.
Боже мой.
Такого я не ожидала.
— У тебя рак? — Задавая этот вопрос, я чувствовала себя идиоткой, но не знала, что ещё это могло означать. Не похоже на то, что он делился со мной ни о чём не говорящим шрамом, который он получил от ветрянки или из — за того, что упал со скейтборда в детстве. Для этого момент казался слишком напряжённым, а шрам имел глубокое значение на уровне чувств.
— Нет, сейчас нет.
Лео обернулся ко мне лицом.
— Но он у тебя был.
Он кивнул.
— Да.
— Когда?
Я убрала пальцы с его спины и вместо этого переплела их с его ладонью. Наши руки лежали на его бедре, ткань его брюк вызывала зуд на тыльной стороне моей ладони. Я крепко сжала его пальцы, настолько, что чувствовала, как по ним пульсирует кровь. Часть меня находилась тут, в настоящем, а часть где — то витала. Я не могла сосредоточиться на его словах, поэтому нужно было держаться за него, чтобы не потерять связь с действительностью.
— Тогда же, когда и у неё, — он улыбнулся. Напрасно он улыбался. Ему следовало грустить. Я вот необыкновенно опечалилась и даже подумать не могла о том, чтобы улыбнуться. — И ещё раз в двадцать лет.
— Мне так жаль. — Я плакала? Поднеся тыльную сторону ладони к глазам, я стёрла непрошеные слезы, которые угрожали сорваться.
— Ты так говоришь, как будто имеешь к этому какое — то отношение, Джули.
Я мгновенно узнала эти слова. То же самое он произнёс в примерочной в тот день, когда я облила его кофе. Когда я сказала, что сожалею о смерти его мамы.
— Я говорю, что мне жаль, потому что ничего не могла с этим поделать. — Я держалась за его руку словно цеплялась за что — то изо всех сил. Так и было. Я цеплялась за Лео. — Я сожалею, что хоть каким — то образом не была с тобой.
— Однако ты не знаешь, какого это. — Лео поднёс руку к моей щеке. В тот момент его лицо выражало бесконечное количество слов, которые не являлось возможным когда — либо сформулировать, но они были настолько мощными, что преодолевали преграды сквозь пространство и время. От ослепительного блеска, охватившего его взгляд, у меня замерло сердце. Он терял свою целостность. Осколки его прежнего «я» оказались выставлены напоказ, чтобы я собрала их воедино и забрала себе. — Иногда заботиться о ком — то тяжелее, чем самому быть больным.
Мои мысли вернулись к ночи в отделении скорой помощи с Йеном и Джошуа и тому выражению явной паники, которое читалось на лице Йена. Я понимала, о чём речь, хотя, само собой разумеется, в меньшем масштабе. Ужасно быть тем, кто заботится и в то же время понимает, что отвечает за здоровье другого человека.
И тяжело быть пятнадцатилетним.
И ухаживать за умирающей матерью.
А потом остаться без того, кто заботился бы о тебе.
Я почувствовала, как разбилось моё собственное сердце, как оно раскололось надвое.
Он искренне пытался показать свое несовершенство, но я его не видела. Шрамы, к которым я прикоснулась? Это не изъяны или слабые места. Это сколы в его внешности, но они не делали его менее цельным в моих глазах. Они лишь дополняли его, позволяли глубже заглянуть, чтобы увидеть больше, чем, казалось бы, идеальный фасад, который демонстрировался остальным.
Они делали его человечным. Делали его моим.
— Ты сказала, что меня тяжело узнать получше. — Аквамариновый взгляд Лео встретился с моим. Знаю, что это из дешёвой песни о любви из 80–ых, но клянусь, смотря в них, я видела вечность. Может, не вечность. А прошлое. Я видела, что превратило его в человека, которым он являлся в тот самый момент, человека, который находился передо мной. — Я столкнулся с тем, что люди не хотят знать о трудностях. Это слишком много.
Внезапно я поняла.
— Для неё это стало