эмоции в груди. Он мог это сделать. Они уже ступили на этот путь, но от слов, что ее кто-то видел?
Он чуть не развалился.
Кашлянув, он махнул ей продолжать.
— Я не хочу думать о том, что она бродит без похорон. Это…
— Больно, — закончила за него Персефона. — Я вижу, что тебе больно.
Больше, чем она знала. Он не мог описать словами, как его сердце колотилось от мысли о Медузе, одной в холодном мире, гадающей, когда она найдет свое счастье.
Персефона склонилась, чуть не оказалась в огне.
— Вот, — прошептала она. — Потому я помогла тебе. Любовь к ней сияет в тебе, когда ты боишься за ее безопасность или переживаешь за счастье. Я вижу это, Алексиос. Это щит вокруг тебя, который многие боги не узнают.
— А ты можешь?
— Те, кто любят всем духом, видят эту эмоцию в других, — она улыбнулась, и это было нежно. Красиво. Слишком успокаивающе для богини мертвых.
Его сердце болело. Он не знал, почему, потому что вряд ли оно болело только из-за Медузы. Теперь он задумался, не болело ли сердце за Персефону.
Хрис бросил ракушку в ладонь Алексиоса. Он что-то пролепетал на детском языке и прижал ладонь к щеке Алексиоса.
Он посмотрел на мальчика, слабо рассмеялся.
— Теперь у меня есть он, — сказал он хрипло. — Сын, который для меня важнее жизни.
— Так и должно быть. Потому я тебе помогаю. Хоть твоя любимая мертва, ты все еще готов разобраться с теми, кто сделал это с ней. Ты принял ее ребенка, как своего. Ты готов пойти на край земли, чтобы ее душу упокоили, — Персефона встала и отряхнула одеяние. — Жизнь — не только сила и слава, как бы ни думали олимпийцы. Я хочу, чтобы люди, как ты, были счастливы. Не герои.
— Почему?
Она сделала паузу и посмотрела на него печально.
— Я вижу героев каждый день в полях Элизия. Их жажда славы не угасает даже после смерти. Они не знают, как быть счастливыми, Алексиос. И, думаю, если дать шанс, ты можешь научиться быть счастливым.
Она пропала из виду, оставив корзинку, полную еды. Этого хватит Алексиосу и Хрисаору на какое-то время.
И хоть он все еще не понимал, почему она помогала им, он был благодарен, что хотя бы одна богиня на Олимпе была достойна поклонения.
ГЛАВА 35
Он почти месяц чинил корабль. И хоть на это ушло время, он смог провести это время с новым сыном.
И Алексиос ощущал, что Хрис был его сыном, хоть их жизни разворачивались странно.
За месяц работы ребенок повзрослел на три года. Он говорил, мог вести разговор. Он ходил сам, был уверенным на ногах. Мир окружил его, и его интересовало, как все работало.
Три месяца, и он уже был больше, чем трехлетний смертный ребенок, говорил больше многих, и у него был разум мужчины. Алексиос не знал, как это воспринимать, так что любил мальчика, каким он был, и продолжал работу.
— Вот так, — он выпрямился у корабля, вытирая лоб. — Думаю, мы закончили, мальчик мой.
Хрисаор посмотрел на корабль и кивнул.
— Да.
Алексиос склонился и подхватил мальчика под руки. Он опустил ребенка на перила, и Хрис сидел и покачивал ногами у досок борта.
— Готов путешествовать? Знаю, тебе понравился остров.
— Мне нравится море, — сказал мальчик. — Но я хотел бы увидеть мир.
Он надеялся, что ребенку понравится мир, и что он понравится миру.
Хоть он рос, золотая кожа осталась. Он сиял на солнце, и его кожу было невозможно пробить. Алексиос не мог сосчитать, сколько раз мальчик спотыкался и падал на камни, а потом вставал, словно ничего не случилось. Камень не пробивал металлическую кожу, как и занозы.
— Не будем тратить время.
Алексиос быстро собрал их вещи. Он взял корзинку, которую им подарила Персефона, ведь она всегда наполнялась едой, сколько бы они ни съели. Она всегда была полной припасов, когда было нужно.
Как только все оказалось на корабле, он упер руки в бока и кивнул.
— Готов?
Хрисаор забрался на кораблик и прошел по палубе сам. Он повторил позу Алексиоса и ответил:
— Готов.
Он любил мальчика. Больше, чем мог сказать.
Вместе они плыли по океанам, и он указывал на все, чему его учил Диктис, и мальчик рос каждый день. Алексиосу нравилось показывать на китов маленькому богу, который любил видеть новое. Он рыбачил с мальчиком, но чаще всего они плыли и смотрели, как облака двигались над ними.
Через несколько недель они добрались до первого портового города. Столика Аргоса была уже полной кораблей, и сотни человек болтали в гавани.
Хрисаор тут же показал на всех людей и сказал:
— Я не знал, что в мире так много людей.
— Тут их еще мало, — Алексиос опустил паруса, склонился и коснулся плеча Хрисаора. — Я знаю, этого может быть слишком много.
— Ты меня понесешь?
Алексиос хотел укутать мальчика плащом, чтобы его никто не видел. Но он знал, что это ничего не исправит. Хрису нужно быть в толпе. Ему нужно было испытать, как быть среди людей, и тогда он сможет уверенно стоять на своих двух ногах.
Так что он не стал скрывать мальчика. Они ничего не стыдились.
— Конечно, я тебя понесу, — он склонился, а четверо мужчин подошли, чтобы помочь ему пришвартовать кораблик.
Алексиос взял ребенка на руки, поднял их сумку и вручил Хрису корзинку еды. Он уверенно сошел с корабля на причал, был готов к взглядам.
Пусть смотрят. Но никто не коснется его сына. Его отец нес меч на спине, и клинок был таким острым, что солнце не могло найти край.
Некоторые смотрели. Конечно, ведь мальчик выглядел как статуэтка в больших руках мужчины. Но многие были удивительно вежливыми, когда дело касалось странности Алексиоса и его ребенка.
Он прошел сквозь толпу без проблем. Хрис держался ладонью за его плечо, уткнулся лицом в шею Алексиоса, пока не привык немного к видам и звукам. Тогда он смог смотреть на мир.
— Что это? — он указал на прилавок неподалеку.
— Там фрукты со всего мира, — Алексиос остановился у прилавка и показал на гранат. — Это символ Персефоны.
— Ого, — прошептал Хрисаор. — Красивый, как она.
Если присмотреться, плод можно было посчитать красивым. Алексиос усмехнулся и подвинул мальчика на руках.
— У тебя все красивое.
— Почти все таким и есть, — Хрисаор озирался, глаза были большими и любопытными.
Алексиосу нравилось показывать ему мир смертных, объяснять