Когда-то, много веков и поколений тому назад, где-то умер еврей.
Что скажешь! Не вечно ведь жить человеку. А раз скончался, то похоронили согласно закону и обычаю.
Как только у свежей могилы сирота прочитал заупокойную молитву кадиш, душа усопшего понеслась к небу и предстала пред судом Всевышнего…
Предстала, а весы небесного судилища, на которых взвешивают добродетели и прегрешения, уже приготовлены. У правой чаши весов с белоснежным мешком в руках стоял ангел — покровитель умершего. У левой чаши, держа в руках черный мешок, — ангел-обвинитель.
В светлом мешке находились все добрые дела умершего, в грязном — нечестивые.
Из светлого мешка посыпались на правую чашу добродетели, благоухающие, как розы, и сияющие, как звезды. А ангел-обвинитель вытащил из грязного мешка прегрешения, черные, как уголь, и зловонные, как горячий асфальт, и положил на левую чашу.
Застыла душа, смотрит и поражается: никогда не думала, что так резко непохожи «добро» и «зло»; в земной жизни часто их не различала, путала одно с другим.
Чаши колеблются: то одна из них поднимется и опустится, то другая… А стрелка качается. Стрелку лихорадит, она бросается влево, вправо…
Все на волоске!
Медленно, медленно успокаивается стрелка. Душа обыкновенного человека и дела его на весах Всевышнего! Ее обладатель не отличался ничем выдающимся: мелкие добродетели, малюсенькие грешки, пылинки, песчинки, еле заметные глазом. И все же, стоит стрелке весов податься вправо, как в небесах запевают от радости песню, слышны громкие ликующие возгласы; отклонится стрелка влево — слышен глубокий стон, достигающий престола Господня.
А ангелы знай свое: кладут и кладут не торопясь на весы поступки усопшего. Однако и воды колодца иссякают. Наконец, мешки опустели.
— Все? — спрашивает ангел — прислужник весов Всевышнего.
Ангел-покровитель и ангел-обвинитель выворачивают свои мешки. Пусто. Ничего в них не осталось. Ангел-прислужник уставил взгляд на стрелку весов. Где же она остановится?
Смотрит, смотрит, и не может понять, что происходит. Такого еще не бывало…
— Почему так долго? — спрашивает председатель судилища.
— Сейчас, сейчас, — мямлит ангел-прислужник. — Стрелка стала аккурат в самую середину!.. Грехи и добродетели одинакового веса.
— Аккурат? — переспросил кто-то их членов судилища.
— Точь-в-точь.
После долгого совещания небесный суд вынес решение: «Так как грехи не перевесили добрые деяния, то нельзя душу усопшего отправить в геенну огненную. Это с одной стороны. Но с другой, добродетели тоже не перевесили прегрешения, так не раскрывать же для души врата рая… А посему быть ей между небом и землей. И будет она там странствовать до тех пор, пока Господь не вспомнит о ней и не смилостивится, и не позовет ее к Себе».
Во исполнение решения суда ангел-прислужник взял душу, чтобы отправить ее в путь-дорогу. Душа заплакала, зарыдала.
— Почему ты рыдаешь? — спрашивает ангел. — Ты лишилась радостей рая, но зато не будешь знать мук ада…
Но душа была безутешна.
— Лучше самые тяжелые муки, чем ничто, — отвечает она. — Ничто — это страшно.
Сжалился над ней ангел-прислужник и посоветовал: «Спускайся, — сказал он, — с неба и держись близко к земле. В небо, — говорит он, — ты не смотри. Кроме звезд, ты там ничего не увидишь. А звезды — они существа холодные, они не знают милосердия, не станут просить Бога, не напомнят Ему о тебе… Заботу о странствующей душе могут проявить только праведники, находящиеся в раю… а их можно расположить к себе только подарками… красивыми дарами. Таковы повадки, — заметил с усмешкой ангел-прислужник, — современных праведников… Спускайся, присмотрись, чем там люди живут. Заметишь что-нибудь примечательное, хватай и неси в дар праведникам. Придешь с подарком, постучи в небесные ворота, сошлись на меня, откроют. Поверь, принесешь три красивых дара, и врата рая распахнутся перед тобой. Праведники уж постараются…»
С таким напутствием ангел-прислужник легонько столкнул душу с неба.
2
Первый дар
Вблизи живого мира несется бедная душа и ищет дары для праведников рая. Несется по городам и селам, залетает всюду, где только люди живут. В жару пробирается она сквозь горячие лучи, осенью — сквозь дождевые капли, летом прорезает висящую в воздухе серебряную паутину, а зимой несется вместе с падающими сверху снежинками. Смотрит-высматривает…
Увидит человека, быстро залетает ему в глаза, хочет узнать, не собирается ли он творить добро.
Увидит ночной огонек, который светится сквозь ставни, — и уж она тут как тут. А вдруг в том доме тихо и незаметно творят добрые дела.
Увы! Чаще всего она с ужасом покидает