буквально невозможно обойтись“. Они объясняют это тем, что кляча ведет себя совершенно непозволительно. Станешь ее запрягать, она дыбом становится; загляделся как-нибудь, она уже из оглобель вон выскочила; или еще лучше — ударит кого-нибудь задом. Само собой разумеется, что тут без нагайки никак невозможно обойтись. Кроме того, она ужасно отвратительна по наружному виду. Что же касается работы, то для иной она и вовсе никуда не годна. А если еще прибавить, что она очень часто топчет и пожирает хлеб и причиняет бедным мужикам громадные убытки, — то выходит, что Обществу вовсе не следует взыскивать со всякого, кто иногда ударит ее.»
Такие доносы заставили клячу тяжело вздохнуть. Она не произнесла ни одного слова, но все-таки стала слушать еще внимательнее.
Я же продолжал:
«Выслушав обе стороны „за“ и „против“ и собрав некоторые сведения от наших агентов, мы, представители комитета, постановили назначить особую комиссию, для рассмотрения и расследования дела этой клячи и для улучшения ее участи.
После того, наведя, наконец, верные и точные справки, комиссия пришла к следующему заключению: во-первых, снять с нее паршивую гриву, тщательно вычистить ее и выдрессировать немного, чтобы она не пахла мужиком; во-вторых, заставить ее, чтобы она сама желала учиться красиво шагать и правильно танцевать со всеми тонкостями, какие требуются от всех учено-дрессированных кляч[86]. Тогда только Общество будет покровительствовать ей и не допустит, чтобы ее обижали А пока необходимо смотреть за ней, чтобы не портила хлеба да не вредила другим.
Итак, проект назначения комиссии нами принят, и мы сделали все, что могли, и надеемся а скором времени с Божьей помощью привести наше решение в исполнение.
Затем смеем выразить вам, милостивый государь, свою искреннюю благодарность за верную и бескорыстную службу, а также и за ваше внимание и сострадание к животным. Можете смело надеяться на наше к вам расположение и и в то, что комитет сумеет оценить такого проницательного и способного человека, как вы, и т. д.»
Ну что? Теперь ты видишь, как «Общество» заботится о тебе? Теперь все зависит от тебя самой. Счастье твое в твоих собственных руках. Следовательно, теперь лежит на тебе святая обязанность стараться всеми силами просветиться, брать танцевальные уроки, ловко делать реверанс и соблюдать приличия.
— Ну что же ты ничего не скажешь? — спросил я наконец клячу.
— Да что я тебе скажу? — возразила кляча. — Я даже не считаю нужным тратить напрасно слова, ибо все то, что ты читал, не стоит выеденного яйца. Ты подумай только хорошенько — ведь это сумасшествие — советовать мне учиться танцевать. Во-первых, почему это непременно мне надо учиться танцевать, разве мало есть на свете простых, не дрессированных лошадей, которые не воспитывались ни на каком конном заводе, а между тем живут так, что дай Бог мне жить так, как они! Во-вторых, если я и не умею так красиво поставить ногу, как нежные, воспитанные лошади, то все-таки нельзя же меня назвать вовсе грубым, неотесанным существом…
— Да наконец, у кого же есть право не давать голодному есть и дышать свободным воздухом!..
— Думаю, что при рождении каждое живое существо не имеет понятия о танцах. Действительно, вы можете не дать ему разных нашейников — красивой упряжки с бубенчиками, но пищу, воздух и все то, без чего оно не может обходиться, — вы обязаны ему дать; оно имеет на это право, вы не смеете держать его взаперти и морить голодом, потому что этим вы отнимаете у него его жизненные права, и в особенности не смеете его бить, терзать и мучить!..
— Но главное вот что: я вовсе не желаю, чтобы ты просил и умолял чуть не со слезами, чтобы меня не мучили. Я такое же живое существо, как и все, и имею право жить и существовать наравне со всеми. А если мне все будет даваться из снисходительности, то это будет значить, что, в сущности, я не имею права жить на Божьем свете, я должна всегда быть благодарна кому-то; повторяю тебе: я хочу жить непременно на общих правах, просто потому, что я такое же существо, как и все. А впоследствии, когда со мной начнут обращаться хоть сколько-нибудь по справедливости, мы, может быть, поговорим и о танцах…
— Ну, как ты думаешь, правду я говорю?
Я хотел что-то ответить кляче, но так как я лежал на самом краю кровати, то упал с нее и, ударившись об пол, сразу проснулся…
(1873 — на идише)
(1893 — на иврите)
Перевел Иван Бунин. // «Год за годом», 1986, № 2, Москва.
Ицхок Лейбуш Перец (1852–1915)
Три дара
Пер. Л. Юдкевич
1
На небе у весов