Читать интересную книгу Сын Грома - Андрей Зверинцев

Быть великой — такова судьба нашей империи!

Иоанн улыбнулся на это:

— Вот ты, гордый римлянин, говоришь — судьба… Мы, христиане, не верим в судьбу, мой господин. Судьба, рок — все пустое. Для нас есть лишь одна святая, разумная воля — воля Божья. И вот она-то и правит миром.

Сенатор задумался. Давно он не вел таких мудреных разговоров. Старик оказался достойным собеседником. И главное — не был врагом Рима. Философствующий сенатор был достаточно умен и не видел греха в инакомыслии старца. Возможно, потому пока и не преуспел в карьере.

— Значит, говоришь, на все Божья воля? Что ж… Тогда ответь мне, почтенный старец: была ли Божья воля на то, чтобы Тит разрушил Иерусалим и сжег ваш великий еврейский Храм. Гибель Иерусалимского Храма — это что, воля Божья?

Иоанн задумался. Когда он узнал о бедствии, постигшем Иерусалим, об уничтожении Храма, он тяжело переживал случившееся. Праведный понимал, что без воли Господа и волосок не упадет с головы человека, и пытался понять смысл проявленной в гибели города и Храма Божьей воли. И не понимал. Потом, как ему показалось, он постиг смысл случившегося.

Он так ответил сенатору, задавшему этот непростой вопрос:

— Как иудей, я глубоко потрясен и переживаю гибель Храма. Но вижу в этом наказание иудеям за те гонения на христиан, которые постоянно шли от Иерусалима. Не иерусалимские ли раввины подбили Нерона на расправу с христианами? И как ни странно — не знаю уж, поймешь ли ты меня, сенатор? — вижу в гибели Храма помощь христианам. Да, да. Не удивляйся! Господь, позволив Титу уничтожить Иерусалим-ский Храм, тем самым протягивал руку христианам. Сохранись Храм, не оторвать было бы христианскую веру от иудейской. Потрясенные гибелью Храма, убитые горем христиане, однако, вздохнули с облегчением. Сколько бы ни проповедовали Павел и Петр, сколько бы общин ни создавали, не возникло бы христианство как самостоятельная церковь, если бы, повторяю, Тит не уничтожил Иерусалим и не сжег великий иудейский Храм, не перерубил пуповину, привязывающую христиан к иудейству. И я плачу горькими слезами, что это случилось при моей жизни, и я радуюсь светлой радостью, что новая христианская церковь освободилась от тянувшего ее назад иудейского мировосприятия.

— Что ж, логично. Рассуждение, достойное Сенеки… Но тогда, чтобы не нарушать логики твоих рассуждений, достойный старец, выскажу одну все же парадоксальную мысль: заметь, исполнителями воли Божьей в обоих случаях были римляне. Римлянин Пилат распял Назарянина, и это распятие породило захватившее сегодня главные города и провинции империи учение о любви и прощении. Другой римлянин, Тит Веспасиан, уничтожив Храм, обрубил сдерживающие вас якоря, и теперь христианская вера ваша, как я понял это из доклада Пилата и его письма к Сенеке, похоронит нашу империю силы и выстроит римскую империю любви! Я правильно тебя понял, хитрый старец?

— Да, мой господин, можно предположить, что все сложится так, как ты сказал… Говорят, что некий ученик Платона Платоний задолго до эпохи римских кесарей учил тому же.

— Про Платония я не слышал. Но, пожалуй, я соглашусь с тобой, старец. Гонения, конечно, не прекратятся, но я верю: грядет римский кесарь, который поймет это и укоротит гонителей, протянет, как ты говоришь, руку христианам. Если глядеть дальше, то думаю, что настанет время, когда христиане станут забывать о прощении и будут куда жестче Рима выжигать огнем возникающие в потоке жизни иные культы и философии. Но сейчас ваш культ — это спасение Рима. Но так думают не все. У кесаря на этот счет совсем другие взгляды, и мне стоило больших трудов убедить его, что приверженность суевериям — не такое уж большое преступление против Рима. Я привел ему приятные для всякого правителя слова вашего апостола Петра о послушании начальствующему. Мне всегда интересно читать послания, которыми обмениваются между собой христиане. «Смотри, кесарь, — сказал я Домициану, — что пишет этот враг Рима своим христианам: «Будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро… Бога бойтесь, царя чтите. Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким, но и суровым …«»

Помню, и Пилат в своем докладе Тиберию, описывая страдания Распятого, удивлялся: ибо не было слов мести в устах Его. И потому скажу тебе, старец, мы перестанем травить тебя ядами и не станем опускать в кипящее масло, а тихо вышлем на дальний скалистый остров Патмос, и сей там, и сей на благо будущего Рима свою безобидную, на первый взгляд, ересь.

Сенатор хотел было покинуть темницу, но старец показался ему на редкость разумным, интересным собеседником, и Нерва решил задать ему вопрос, который возник у него при чтении Священного Писания, текст которого ему недавно прислали из Александрии.

— Ответь мне, знающий учение Распятого старец, почему ваш Бог, якобы Бог любви, выдал праведного Иова сатане, который подверг того всяческим злодействам и унижениям. Как я понял из Писания, сам Иов тоже не понимал — за что?

Иоанн вспомнил свой давний разговор с Учителем на ту же тему, когда они вдвоем плыли на лодке в нечестивую Тивериаду. Он тогда задал Учителю тот же вопрос, потому что тоже не понимал, за что был наказан праведный Иов. Учитель, подытоживая разговор, сказал, что судьба Иова — судьба всех праведников.

И Иоанн сказал Нерве:

— Разве Бог не послал своего единородного Сына на распятие? Вообрази только, римлянин! Он, который «изменяет времена и лета, низлагает царей и поставляет царей, дает мудрость мудрым и разумение разумным», послал своего Сына, чтобы искупить грехи человеческие. Так и Иов пострадал, чтобы сатана увидел силу праведников Божьих. Всякий праведник должен быть готов стать Иовом.

— Стать Иовом! — Сенатор с сомнением покачал головой. Однако не уходил.

— Вижу, сенатор, еще спросить хочешь, но не можешь переступить гордыню, — мягко сказал Иоанн, чувствуя расположение к себе знатного римлянина. Ему вдруг пришло озарение и увиделось недалекое будущее этого августиана. — Ты, господин мой, порадовал меня здравомыслием, так редко свойственным правителям, и я отвечу на твой неизреченный вопрос.

— Я не правитель, старец. Я только сенатор.

— Так слушай же… Дни кесаря Домициана, для которого все живущие на земле ничего не значат, сочтены. Скоро прольется кровь, — сказал Иоанн. — За множество беззаконий открыт подол у него, обнажены пяты его. Рука Господа простерта! Кто отвратит ее? И — знай: ты, сенатор, станешь после него правителем Рима. Сделаешь много добра, будешь умерен и справедлив, но руки христианам так и не протянешь. Дни твоего правления будут кратки, но уйдешь ты мудро, без крови.

Сказанное озадачило сенатора Марка Кокцея Нерву. Он долго молчал и ходил по темнице. Потом сказал:

— Верю, что ты, праведник святой, был лучшим учеником Назарянина. Прощай, старец…

На этом собеседники расстались. Спустя некоторое время в темницу к праведному привели Прохора, ибо римляне считали его соучастником «преступных» деяний праведного Иоанна.

А потом пришла стража, и, «взявши Иоанна с Прохором, воины отвели их на корабль и отплыли».

Глава 28

Патмос

Ошибаются те, кто полагают, будто путешествие на корабле по Средиземному морю — сплошное наслаждение и удовольствие. Сколько ни путешествовал по Средиземноморью Иоанн, он всегда попадал в бурю и непогоду. Он понимал: таков промысел Божий. Ибо ничего не бывает случайным под солнцем. И так уж бывало: всякий раз, чтобы спасти корабельщиков, ему приходилось обращаться к своему Богу. И, к изумлению пассажиров, свершалось чудо. И многие отворачивались от своих бесполезных идолов и начинали верить в единого живого Бога, которому молился Иоанн. Вот и сегодня после полудня, когда сердобольные тюремщики вывели праведного из корабельной темницы подышать свежим воздухом, Иоанн посмотрел на небо и увидел, что со стороны Атлантики надвигается шторм. Небо быстро темнело. На горизонте возник смерч и, легко подняв в небо огромную массу воды, понес ее в направлении их хлипкого парусника. Капитан, пировавший с вельможами в кают-компании, почувствовав, что изменилась обычная легкая качка корабля, и предчувствуя наступление непогоды, стрелой выскочил на палубу. Увидев низкое темное небо над головой, он обомлел, обругал себя за то, что нарушил свой долг, и тут же стал ругательски ругать матросов, что они не сообщили ему о надвигавшемся шторме. Он приказал тотчас же убавить паруса. И матросы забегали, засуетились, закричали друг на друга страшными голосами. И тут на палубу ни к селу, ни к городу вылезли пировавшие внизу вельможи. Им было интересно и весело раскачиваться на то взлетающей вверх, то падающей вниз палубе. Они радостно кричали, смеялись, бросали в воду финики и орехи, обнимались, падали, поднимались, цепляясь друг за друга, и так резвились до тех пор, пока самого юного из них не смыла за борт волна. Тут они сразу протрезвели, заохали и стали умолять капитана спасти юношу.