— Свет!.. — прошептала Марина. — Свет всегда поражал меня на фресках Феофана Грека…
— Да, Феофан — один из нас. И на Руси есть немало последователей исихазма, на них вся надежда. Сейчас наш мир держится на волоске. Если бы вдруг русским митрополитом стал Митяй, сторонник генуэзцев и Мамая, все бы рухнуло. Но Митяй умер по дороге в Константинополь. И теперь преподобный Киприан Цымблак поехал к князю Дмитрию Московскому, чтобы помочь ему сплотить русских князей для решающей битвы. После Рождества в Москву отправится и Косма Гаврас. Если битва будет выиграна, Киприан станет первым русским митрополитом, не получившим ярлыка от Орды. Дай Бог! — отец Панкратий перекрестился. — Дай Бог нам всем победы!
Имена Григория Паламы, Киприана Цымблака и Митяя ничего не говорили Марине, но она уже поняла самую суть того, к чему хотел призвать ее священник:
— А я должна поскорее убедить Донато идти на службу к консулу, чтобы знать о намерениях генуэзцев?
— Да, дитя мое. — Отец Панкратий скользнул быстрым, острым взглядом по ее лицу. — Ты можешь внести в наше великое дело свою посильную лепту. Час настал. Донато уже в какой-то мере подготовлен, я внушал ему правильные мысли во время посещения храмов. Теперь ты скажи ему прямо то, что я пытался втолковать исподволь.
— Но как я скажу, когда, с чего начну? — растерялась Марина. — Ведь мы с ним даже не бываем наедине.
— Теперь все будет иначе. Я удалю от тебя Феклу, и никто не помешает вашему с ним разговору. Можете уединяться в доме или в саду.
— Нет… — Марина покачала головой и опустила глаза. — Боюсь, отче, что мои слова уже мало значат для Донато. В последнее время мы с ним отдалились друг от друга и он совсем не обращает на меня внимания…
— Не может быть. — Лицо священника в одно мгновение стало суровым, хмурым. — Ты соглашалась во всем помогать мне, а теперь, в нужную минуту, проявляешь малодушие? Хочешь, чтобы я поверил, будто человек, рисковавший ради тебя жизнью, вдруг потерял к тебе интерес? Ты просто испугалась. Кого? Генуэзцев? Татар?
— Нет, отче, клянусь вам, не в этом дело, я не испугалась! Но мне действительно кажется, что я больше не нравлюсь Донато…
— Так постарайся понравиться снова! — почти повелительно сказал отец Панкратий. — После Рождества я должен вас обвенчать, чтобы ты вернулась в Кафу замужней женщиной, а не девчонкой, попавшей в сомнительное приключение.
Марина вдруг поняла, что и впрямь ее доброе имя может стать притчей для злых языков, если до Кафы докатятся искаженные слухи о ней и Донато. Но после всех пережитых испытаний это уже не очень волновало девушку.
— Я не знаю, получится ли у меня, — сказала она усталым голосом. — Может быть, отче, вы сами убедите Донато? Он ведь, наверное, нуждается в деньгах и согласится вам помочь за вознаграждение, а не ради меня. Тогда зачем я вам нужна?
— Если он не согласится или вздумает нас обмануть — то ему придется задержаться в Мангупе до лучших времен, — жестко сказал священник. — А ты поклянешься на Святом Писании, что никому не расскажешь о своей поездке в Феодоро. Никто в Кафе об этом не должен знать.
— Но что я скажу матери, когда она спросит, где я была?
— Об этом мы еще подумаем. А пока даю тебе срок два дня, чтобы ты по-хорошему все решила с Донато. Если вы будете действовать вместе и заодно — вам же будет лучше. И я вас благословлю. А если…
Отец Панкратий не договорил, тяжело поднялся с места и пошел к двери.
Оставшись одна, Марина уронила голову на стиснутые руки и задумалась. С пугающей ясностью она осознала, что жернова великих дел, безжалостно перемалывающие тысячи маленьких судеб, сейчас готовы сомкнуться и над ее судьбой, если она сделает хотя бы один неверный шаг. Что-то подсказывало Марине, что у них с Донато уже нет выбора и они не смогут остаться в стороне от бурь, сотрясающих Таврику. Отчетливо, гулко прозвучали в ее ушах слова отца Панкратия: «Если он не согласится или вздумает нас обмануть — то ему придется задержаться в Мангупе до лучших времен». И это было правдой, а не угрозой. Теперь жить своей отдельной, частной жизнью им с Донато уже не дадут. Ее в лучшем случае отправят в Кафу — ведь без Донато она не представляет интереса для участников феодоритского заговора. А в худшем — если побоятся, что она не сохранит молчание, — задержат в Мангупе, возможно, заточат в монастырь. А с Донато, как чужеземцем и иноверцем, обойдутся еще жестче. Если же римлянин вернется в Кафу, а генуэзцы прознают о его пребывании в Мангупе, то он может окончить свои дни в застенках консульского замка.
От тяжких раздумий у Марины разболелась голова, а посоветоваться ей было не с кем, кроме как с тем же Донато. Немного поколебавшись, она решилась пойти к нему в комнату.
Но, открыв дверь в коридор, девушка не сделала и двух шагов, как услышала голос Донато со стороны внутренней лестницы. Видимо, он беседовал с кем-то из слуг или приживалов княжеского дома. За время пребывания в Мангупе римлянин неплохо освоил греческий язык и без посторонней помощи объяснялся со всеми домочадцами.
Марина тихо спустилась на первый этаж и обнаружила, что собеседницей Донато была Нимфодора. Вдова стояла лицом к лестнице, а Донато — спиной. Увидев девушку, Нимфодора приветливо ей улыбнулась:
— Я принесла тебе платье к Рождеству, как и обещала.
Тут же и Донато оглянулся на Марину, и по его лицу пробежало то странное, неопределенное выражение, которое в последнее время так настораживало девушку.
— Спасибо вам за подарок, Нимфодора, — кивнула Марина, стараясь не смотреть на Донато, хотя взгляд ее помимо воли устремлялся к нему.
— Ну, у вас здесь женские дела и разговоры, поэтому я удаляюсь, — слегка улыбнулся римлянин и ушел, на ходу переглянувшись с молоденькой служанкой Ириной, убиравшей комнаты.
Нимфодора взяла Марину под руку и, отведя в сторону, села вместе с ней на обитую тканью скамейку в углу.
— Познакомилась я с твоим спасителем, — вполголоса сообщила вдова, заглядывая девушке в глаза. — Расспрашивала его, кто он и откуда, но этот латинянин довольно скрытен, лишнего слова не скажет. Но, впрочем, он недурен, и в нем чувствуется благородное происхождение. Скажи по правде, он нравится тебе? Вижу, ты смутилась.
Марина, которая и впрямь была смущена любопытством соседки, все же заставила себя принять спокойный вид и небрежно заметила:
— Какая мне причина смущаться, если между нами нет никаких отношений?
— В самом деле? И он не пытается ухаживать за тобой?
— Нет.
— А почему? Но, кажется, я понимаю. — Нимфодора понизила голос почти до шепота и заговорщически кивнула на дверь, за которой скрылась Ирина. — В доме слишком много молодых и смазливых девиц вроде этой. К тому же они доступны, их не надо добиваться, как женщин из знатных сословий. Мужчины часто бывают ленивы и берут то, что плохо лежит. Ведь правда?