Читать интересную книгу Тисса горит - Бела Иллеш

— Я хочу остаться здесь, в Австрии, в Вене.

— Ну вот — опять капризы! Вы же сами несколько минут назад говорили, что хотите работать на фабрике! Я пытался отговорить вас, но вы на этом настаивали. Стало быть, вам следует ехать туда, где есть нужда в фабричных рабочих. Так как же: в Югославию или в Чехо-Словакию? Или, может быть, обратно в Венгрию?

— Я хочу остаться здесь, в Вене.

— У нас на службе? На службе у полиции?

Лист бумаги, который в течение всего допроса он держал в руке, оказался постановлением о высылке. Видя, что все его уговаривания ни к чему не приводят, он вручил мне постановление и устно подтвердил, что я должен немедленно покинуть пределы Австрии. Тотчас же откуда-то появился сыщик, которому было поручено доставить меня на вокзал и позаботиться о том, чтобы я немедленно выехал.

— Живей, а не то опоздаем.

— Я подам жалобу, я буду протестовать! — воскликнул я.

— Ладно, ладно. А пока что поторопитесь, мой молодой друг, — ответил полицейский офицер.

На вокзал мы поехали трамваем. Когда мы вошли в помещение вокзала, сыщик, взяв меня под руку, отвел в дальний угол.

— Я социал-демократ, — сказал он шопотом, — организованный социал-демократ.

Я не понимал, к чему он клонит, а потому продолжал молчать.

— Вот что, товарищ, — продолжал сыщик. — Вам нет никакого смысла уезжать. Да и куда? Чехи вас без паспорта к себе не пустят. Наши же, раз вы уже будете по ту сторону границы, ни в коем случае не впустят вас обратно. Такая «свободная» поездка чаще всего кончается Венгрией, а что там, — это вы, вероятно, лучше моего знаете. Словом, яснее ясного, что уезжать вам не следует.

Совершенно ошеломленный, я уставился на сыщика.

— Что же вы мне советуете, товарищ?

— Что? Первым делом разорвите распоряжение о высылке и бросьте его вон в ту корзину для бумаг, а затем подпишите эту расписку.

Он сунул мне в руку бумажку, где значилось, что я даю настоящую расписку в получении у полицейского чиновника Венцеля Губера полкаравая хлеба и железнодорожного билета третьего класса до города Знаима.

— Распишитесь, — торопил меня сыщик. — У меня мало времени. Побудьте еще здесь, а потом идите на все четыре стороны, — только на старую квартиру не возвращайтесь и. конечно, прежней фамилией больше не пользуйтесь. В кафе «Габсбург» вы можете сравнительно дешево приобрести себе личные документы на любое имя. Обратитесь к кельнеру Елинеку. Запомните хорошенько: Елинек. Он вас направит, куда следует. Ну, поторапливайтесь — мне некогда.

Я подписал расписку и тепло простился с сыщиком социал-демократом. Из денег, полученных на железнодорожный билет, он дал мне ровно, сколько нужно было, чтобы доехать трамваем в город. Погуляв с четверть часа перед вокзалом — зачем мне нужна была эта прогулка, я до сих пор не знаю, — я поехал в центр и первым делом направился в кафе, где постоянно бывал Анталфи.

Анталфи я со всеми подробностями рассказал все происшествие. Он никак не мог понять, почему полицейский офицер остановил свой выбор именно на мне.

— Ну, да это и не важно, — сказал он под конец. — Главное, Петр Ковач уехал, и тебе теперь нужны новые документы. Подожди, я допью кофе, и мы пойдем в кафе «Габсбург». Ночевать сегодня ты будешь, понятно, у меня.

В кафе «Габсбург» мы подсели к угловому столику. Вокруг нас господа и дамы, одетые в дорогие, яркие платья, кричали так, словно им за это платили. Тут и там двое-трое посетителей, в отличие от прочей публики, тихо перешептывались, наклонив друг к другу головы: видно было, что они здесь не ради развлечения, а по делам. За столиком рядом с нами пузатый господин запивал шампанским завтрак, состоявший из яиц всмятку. Анталфи заказал кушанье и как будто невзначай спросил седого, сгорбленного кельнера, где бы ему разыскать своего земляка и старого друга, господина Елинека.

— Я и есть Елинек, — ответил официант.

— Вот как? Ну, что ж, отлично…

Анталфи подмигнул ему и сунул в руку деньги. Елинек поглядел на деньги, кивнул головой, тоже подмигнул и затем поспешно удалился.

Несколько минут спустя он вернулся вместе с улыбающимся лысым господином в пенсне, в клетчатом костюме и белой жилетке.

— Господин Штейн, — представил Елинек улыбающегося господина.

— К вашим услугам, господа, — сказал господин Штейн. Правой рукой описав в воздухе полукруг, а левой играя толстой часовой цепочкой, болтавшейся у него на животе.

Когда Елинек ушел, Анталфи вкратце рассказал Штейну, что именно нам нужно. Господин Штейн, наморщив лоб, похлопал себя по животу.

— Гм, — сказал он. — Откуда вы взяли, что я занимаюсь подобными делами? Вы политические эмигранты?

— Я занимаюсь валютными делами. Вы, быть может, знаете господина Эугена Вайса?

— Вайса? Еще бы… Ну, ладно. И все же вы, господа, ошибаетесь: Я не продаю документов и вообще не занимаюсь ничем таким, что запрещено законом. Упаси меня бог заниматься подобными делами! Но у меня сейчас совершенно случайно имеется удостоверение о гражданстве, выданное в одной из тех деревень Западной Венгрии, которые отошли теперь к Австрии, и документ на проживание в Вене сроком на шесть месяцев. Это, понятно, чистая случайность, потому что…

— Ну, а сколько вы хотите за эти бумаги?

— Их я могу вам дать просто так, из любезности, но они вам вряд ли могут пригодиться, потому что выданы на имя женщины пятидесяти двух лет.

— Ах, так! А другой бумаги у вас, господин Штейн, случайно не найдется?

— Нет. Потому что, повторяю, я не занимаюсь запрещенными делами. Но, кто знает, быть может, у кого-нибудь из моих знакомых…

— А не познакомите ли вы нас с этим своим знакомым?

— Могу. Хотя тот, кого я имею в виду… хорошо еще, господа, что вы располагаете свободными средствами…

— Куда там… Мы бедные политические эмигранты.

— Но вы же работаете с Эугеном Вайсом? А у Вайса-то я знаю… Ну, так и быть, господа, целую коллекцию — метрическую выпись, удостоверение о гражданстве, вместе с видом на жительство — я посчитаю вам в двадцать долларов.

— Это слишком дорого, — ответил Анталфи.

— Дешевле, к сожалению, не могу.

— Ну, что ж, поищу еще, — быть может, у другого кого и удастся получить дешевле. Вдобавок я еще и не знаю, в порядке ли предлагаемые вами бумаги…

— Вижу, господа, что вы совсем с этим делом не знакомы. Весь мир знает, что лучшие бумаги и по самой дешевой цене доставляет именно Штейн. Что касается дешевизны, то я любому конкуренту дам сто очков вперед, а что касается качества, то я хотел бы знать полицию, имеющую лучшие бумаги, чем я. Вот, господа, взгляните-ка на этот документ…

Когда мы четверть часа спустя выходили на улицу, я уже был Гезой Германом, родом из Западной Венгрии, по профессии торговым служащим. Анталфи уплатил за документы девять долларов.

Ночевал я в гостинице, а весь следующий день шатался по кафе и по улицам, как бездомный пес. На третий день я уговорил Анталфи зайти в комитет помощи, рассчитывая, что он там встретит Пойтека. Но так как Пойтека там не оказалось, я до тех пор приставал к Анталфи, пока он не сел в авто и не поехал в барачный лагерь.

— Уже три дня как твоего друга нет в бараке, — сказал он мне по возвращении. — Никто не знает, куда он девался. Его, надо думать, тоже задержали. А сербскую студентку полиция забрала в ту же ночь, что и тебя… Больше о ней никто ничего не слыхал.

— Надо тотчас же что-нибудь предпринять. Ты ведь такой ловкий… и такой добрый…

— Ну, чего там! Я уж думал об этом. Всю обратную дорогу я только об этом и размышлял. Ничего нельзя предпринять. Если будем слишком настойчиво наводить справки, то им не поможем, а сами можем влипнуть. Ничего, в общем, не остается делать, как только ждать. Пойтек ведь не грудной младенец, за него бояться не приходится.

— А Драга?..

Анталфи только пожал плечами. На другой день он все же вновь отправился в комитет помощи, полагая, что, быть может, Шварц знает что-нибудь о Пойтеке. Вернулся он вне себя от злости.

— Не дам тебе больше ходить к этим жуликам. Подлецы и ханжи!

Как я его ни расспрашивал, он ни за что не соглашался рассказать, что произошло у него в комитете помощи.

— Отвяжись, — сердито огрызнулся он, наконец. — С нынешнего дня ты уже не эмигрант, а мой секретарь. И к этим прохвостам никакого касательства больше не имеешь.

— Я тебя, по правде говоря, не понимаю. Что Шварц мерзавец, это я знаю. Что некоторые стали предателями, это я тоже знаю. Но это еще далеко не значит, что все поголовно негодяи, и раз мы не таковы, то в нас нужда тем больше, чем меньше нас осталось.

— Брось эти глупости. С нынешнего дня ты мой секретарь и даже близко подходить к эмиграции не будешь.

— Нет, — сказал я тихо, но решительно. — Предателем я не стану.