Читать интересную книгу Тисса горит - Бела Иллеш

«Меня зовут Анталфи. Чем могу служить?»

«Вот, пожалуйста».

Господин Вайс сунул мне в руку два доллара. Я подумал вначале, что это какие-нибудь рекламные деньги, но оказалось, что деньги были настоящие — две бумажки по одному доллару.

«Это сумасшедший», пронеслось у меня в голове.

«Один доллар за совет, который вы мне дали, а другой — за справку, которую вы мне дадите», — сказал господин Вайс, прежде чем я успел очнуться от удивления.

«Несомненно, сумасшедший, — думал я. — Хорошо еще, если у него нет при себе оружия. Во всяком случае, буду говорить с ним осторожно…»

«Какую хотите вы от меня справку?»

Господин Вайс вынул две сигары. Одну он предложил мне, а другую закурил сам, откусив предварительно кончик и выплюнув его под стол.

«Первым делом, давайте закурим… А теперь вот что: вы хотите знать, какая мне нужна справка? Вы, видимо, меня уже не помните. Несколько дней тому назад в той комнате для карточной игры вы мне посоветовали покупать доллары. В наше время всякий мастер советовать, подумал я, и, по правде говоря, пропустил ваш совет мимо ушей. Вечером, лежа в постели, я вспомнил про ваш совет, но мне никак не удавалось вспомнить фамилию человека, на которого вы ссылались. Помнилось, что где-то я уже слышал эту фамилию, но где именно, я не знал… Словом, на другой день я отказался от намеченной сделки на английские фунты и заключил крупную сделку на доллары. Что же произошло? Фунт падал, а доллар поднимался, и я оказался в крупном выигрыше. И так как я человек справедливый, то наряду с выигрышем, — вот, взгляните, — занес в свою записную книжку: длинноносому — простите, я не знал вашей фамилии, — длинноносому за совет один доллар. Так вот этот первый доллар — за совет. Что же касается второго доллара, то вы назвали того, кто вам дал совет относительно долларов. Ну-с, Вайс ни от кого не хочет бесплатных услуг, — второй доллар я вам плачу за то, чтобы вы мне сейчас же назвали фамилию и адрес этого господина. Надеюсь…»

«Пожалуйста, пожалуйста. Я и тогда сказал вам, кто мой советчик, и теперь не стану скрывать: то, что при данных условиях доллар должен подниматься, я знаю от доктора Карла Маркса».

Вайс записал это в записную книжку.

«Доктор Карл Маркс? — сказал он, почесывая голову. — Я уже где-то слышал, несомненно, слышал эту фамилию, но, хоть повесьте меня, не могу сказать, где именно. Быть может, вы не откажетесь сообщить мне также и адрес господина Маркса?»

«С удовольствием. Карл Маркс лежит на одном из лондонских кладбищ. Он умер уже тридцать лет тому назад».

Господин Вайс вытаращил на меня глаза. Теперь, несомненно, он уже начинал думать, что имеет дело с сумасшедшим. Наконец, после длительного размышления, он хлопнул себя по лбу.

«Есть! — сказал он, и глаза его заблестели. — Я уже видел нечто подобное в «Варьете». Вы умеете вызывать духов?»

«Чепуха!»

Я оторвал, краешек газеты и написал: «Капитал» Карла Маркса». Передав господину Вайсу бумажку, я посоветовал ему купить и прочесть эту книгу.

«Это действительно книга о движении валютных курсов?» — спросил он недоверчиво.

«Не совсем, но во всяком случае в ней говорится и об этом. Если вы внимательно прочтете эту книжку, то поймете многое из того, что теперь для вас является китайской грамотой».

На другой день я опять зашел в кафе.

«По правде говоря, мне приходится думать, — встретил меня г-н Вайс упреком, — что вы потешаетесь надо мной. Этого я с вашей стороны не заслужил. Да и вам невыгодно потерять дружбу Вайса. Я купил книгу, название которой вы мне сообщили — это даже не книга, а целая библиотека, — полночи я перелистывал ее, но ни слова, буквально ни одного слова не нашел в ней по интересующему меня вопросу! Скажите, чем я заслужил подобного рода издевательство? Разве можно такому человеку, как Вайс, безнаказанно дурить голову?»

«Садитесь, господин Вайс. Дайте сигару. Спасибо. А теперь слушайте внимательно. Я вам все объясню».

Я объяснял ему добрых полтора часа. Рассказал ему все, что еще сохранилось у меня в голове из того, чему меня учили в партийной московской школе. Капитал, деньги, капитализм, кризис… Думаю, что я немного, — а может быть даже и порядочно, — напутал, но это особенного значения не имело. Господин Вайс все равно не понял ни слова.

Он почесывал затылок, грыз ногти, пил один стакан воды за другим и, видя, что я не скоро собираюсь замолчать, остановил меня.

«Довольно, — сказал он, покачивая головой, — я уже вижу, что вы во всем разбираетесь досконально. Очень благодарен вам за доверие, но чтобы вы знали, с кем имеете дело, отвечу вам тоже полной искренностью. Не стану притворяться мудрецом, скажу прямо: ни аза не понял я из того, что вы рассказывали. Но не беда, — важно, что вы разбираетесь в этом, в остальном же мы как-нибудь столкуемся. С Вайсом можно делать дела! Давайте говорить прямо. Вы хотите заработать деньги, и я хочу заработать деньги. Из этого видно, что оба мы умные люди, а умные люди могут легко сговориться. Каково, откровенно говоря, положение? У меня есть деньги, — это главное, что нужно для дела. А вы умеете делать деньги или, по крайней мере, утверждаете, будто умеете. Один раз вы оказались правы: доллар поднялся, как это предсказывали вы и ваш друг Маркс. Так вот, сделаем еще одну попытку. Вы мне скажете, сколько мне покупать, а также, — когда продавать. Повторяю, сделаем еще одну попытку. Если сделка окажется удачной, я уплачу вам, уплачу вам…»

«Десять процентов прибыли», — подсказал я.

«Пять процентов», — ответил господин Вайс.

«Восемь процентов».

«Шесть».

«Восемь»…

Сошлись на семи с половиной процентах. С тех пор мы провели несколько сделок покрупнее, и, как видишь, я живу барином. Способствую гниению капитализма. Смерть классовому врагу! Вот, видишь, — продолжал Анталфи после некоторой паузы, — в этом и заключается наша настоящая задача. Проникнуть в ряды врага и разлагать его изнутри. Так лучше всего можно подготовить революцию.

Когда я вернулся домой, Пойтек при виде моего нового пальто чрезвычайно обрадовался. Но его хорошее настроение сразу же упало, когда я ему рассказал об Анталфи.

— Список жертв все увеличивается, — произнес он задумчиво. — На родине сотнями вешают лучших товарищей, а здесь один становится последователем Христа, другой сыщиком, третий поступает так, как твой приятель Анталфи, четвертый… Ну, все равно, от потери ненадежных мы только крепнем.

— Но Анталфи не такой!..

— Сегодня я был у интернированных товарищей, — продолжал Пойтек, не обратив внимания на мое восклицание. — С Куном и Ландлером мне переговорить не удалось, но я говорил с Ракоши.

— Кстати, чуть было не забыл тебе сказать. Собственно говоря, тебе бы об этом и рассказывать не следовало, но…

Я передал ему со всеми подробностями план Готтесмана относительно красной армии и упомянул о парикмахере, составлявшем списки. Пойтек с раскрытым ртом слушал меня. Сначала он только смеялся, но затем пришел в негодование.

— Хочется думать, что это только глупость, — сказал он. — Но возможно также, что тут скрывается и нечто похуже… Ведь провокаторов здесь столько, что прямо хоть армию создавай. Чорт бы их побрал совсем!.. Готтесман прекрасный парень, хороший товарищ, это несомненно. Дома, в Венгрии, он турнул бы всякого, кто подошел бы к нему с подобным предложением. Но здесь… Да и ты сам, Петр, хорош… Ну, будем надеяться, никаких дурных последствий эта глупость иметь не будет.

Мы еще долго разговаривали. Мы были одни дома, остальные ушли в соседний барак, где читал доклад длинноволосый гностик. Пойтек был очень мрачен. Он получил письмо из дому от жены. Ее с детьми выкинули из квартиры и дважды уже вызывали в полицию.

— Вот что она пишет: «Теперь, когда лавки опять полны всякого добра, нам приходится голодать по-настоящему. Даже во время войны было легче, даже, может быть, в тюрьме лучше. Если бы и пешком пришлось уйти, пешком итти до Вены с двумя ребятами на руках, и то пошла бы, — напиши только, что согласен, и я тотчас же двинусь в путь»… Детишки голодают, Леучи болен, нет ни врача, ни лекарств, и с обувью тоже неладно.

— Выпишешь их?

— Куда же мне их здесь девать?

Он глубоко вздохнул, потом после некоторого молчания снова заговорил о готтесмановском плане организация армии.

— Я понимаю, что ребята приходят в отчаяние… Ужасное ведь положение! И то, что ругают именно партию… Я уже два раза был в Карштайне. Наших так охраняют, что никакого доступа к ним нет. Надо что-то предпринять, это само собой разумеется, но что могут сделать заключенные! А здесь, на воле, столько шпиков, что если начать что-нибудь, то полиция пронюхает раньше, чем мы к делу приступим. А все же… ребята правы, что-то необходимо предпринять…

И на следующий, и на третий день, и в продолжение недели я ежедневно спрашивал Готтесмана, нет ли чего нового.