N=1600; в % от числа опрошенных; сумма ответов больше 100, опрошенные могли отметить несколько вариантов ответа
Возмущение (скрываемое, подавленное) поведением украинцев, которые «перекинулись» в Европу в 2013–2014 гг., обусловлено, с одной стороны, завистью («не мы движемся в Европу, хотя мы тоже хотим жить как на Западе, но не можем; не можем даже признаться себе в этом, хотя ясно понимаем, что не способны быть такими, как люди на Западе»), с другой стороны — разрешением на агрессию в отношении к ним, оправданную тем, что они — это «фашисты, нацисты, каратели, хунта, бандеровцы, русофобы, ультра-националисты» и т. п.484
Есть латентное понимание собственной недееспособности, ущербности, того, что россияне недостойны жить как на Западе, но это понимание не может быть эксплицировано. Поэтому единственный «выход» — убрать сам источник раздражения или смягчения этих напряжений. Провоцируемые пропагандой и санкционируемые авторитетом власти злоба и ненависть к Западу, прежде всего к США как символическому противнику, не тождественны враждебному отношению к конкретной стране или странам (данные опросов хорошо иллюстрируют эту раздвоенность).
Речь идет скорее об амбивалентном отношении (притяжении/ненависти) к виртуальному ценностному образу, воплощению всего того, что российский обыватель хотел бы иметь у себя в стране, но не может. Сознание невозможности оборачивается желанием опорочить и снизить привлекательность обладателя этих благ, унизить западные страны. Российский политический класс совершенно сознательно и демагогически эксплуатирует этот массовый ресентимент для укрепления своего авторитета и легитимности485. Отсюда — старательные поиски и ежедневные усилия пропаганды по донесению до населения какой-нибудь гадости о западной жизни. В этом плане и сама поддержка власти, режима в значительной степени связана не с тем, что власть «хорошая» (тут у населения как раз никаких иллюзий нет), а с тем, что власти предержащие «правильно» ведут себя, именно так, как это отвечает ожиданиям, потребности и привычкам обывателя: они «гасят» Запад самым прямым и откровенным образом, демонстрируя свою силу, наглость и кураж, примерно так, как это проявляется у зачинщиков толпы при погромах. Поэтому государственный патернализм в сегодняшних условиях предполагает или даже требует (для своего сохранения) интенсивного выражения антизападных настроений как средства подавления болезненного комплекса неполноценности и канализации осознаваемой злобы, неприязни к Западу, заставляющего нас думать о себе плохо.
Эта двойственность чрезвычайно характерна для национального сознания русских, защитно-компенсаторного национализма. В массовых опросах она проявляется одновременно в высказывании противоположных суждений о фактах: например, утверждение, что Россия поддерживает сепаратистов ДНР и ЛНР и что там есть российские войска, — и одновременно отрицание этого факта; заявления, что Россия ведет информационную войну и при этом — что российские СМИ объективно освещают события в Украине; упорное желание заявить, что СМИ не врут, что в Украине все так, как они и говорят, и вместе с тем позиция типа «и слушать ничего не хочу иного». Двусмысленность ситуации и действия российского руководства для многих очевидна, но признать само это обстоятельство россияне не могут, потому что не хотят. Настаивание на своем важнее, чем открытое признание действительного положения вещей (при некотором сомнении в своей правоте).
«Возрождение» России как великой державы является самым эффективным в идеологическом плане основанием для легитимации системы господства, подобной путинской. После краха СССР абсолютное большинство опрошенных (72 % — 74 %) считали, что Россия утратила статус великой державы, а его возвращение должно быть одной из главных задач государственной политики. От появления нового лидера, сменившего вызывавшего почти всеобщее раздражение Ельцина, население ожидало решения двух главных задач: выхода из экономического кризиса (улучшения материального положения) и восстановления международного авторитета России как великой державы. Его возвращение должно было быть главной задачей государственной политики, внешней в первую очередь.
С большим трудом, только резко ограничив свободу информации, Путину удалось убедить общество в том, что вторая проблема решена. Еще в 2011 г. общественное мнение колебалось относительно того, вернула ли Россия свой статус великой державы или нет (мнения разделились ровно пополам: 47 % на 47 %), но после аннексии Крыма сомнения исчезли (63 % — 68 % россиян вновь признали свою страну «великой»).
Путин крайне нуждался в подтверждении того, что геополитические позиции, которые имел СССР, удержаны нынешней Россией. Поэтому населению упорно навязывалась мысль о спасительности возвращения к «национальным традициям», к ценностям патриотизма (под которым понималась именно безоговорочная гордость страной как условие отсутствия протестов против власти и признание роли или заслуг ее руководителей в деле восславления отечества). Этот процесс возвращения пропагандой советских мифов и идеологем резко усилился после массовых антипутинских акций и демонстраций протеста в 2011–2012 гг.486. Антизападная, антилиберальная демагогия официальных пропагандистов противопоставляла «деградирующую», «кризисную Европу, утратившую свои христианские моральные и культурные ценности», «возрождающейся и набирающей силу России», требующей признать ее новую роль в мире, наполненном «врагами» (см. табл. 26–27 и 28). В результате такой обработки общественное мнение за очень короткое время, буквально за год-полтора, стало настроенным милитаристски, антизападно, в первую очередь — антиамерикански (см. диаграммы 7 и 8).
Таблицы 26–27
Есть ли враги у нашего народа, нашей страны?
N=1600; в % от числа опрошенных
1989 — N=1100, 1994 — N=2000; 2011 и 2012 — N=1600; в % от числа опрошенных
Диаграмма 7
Индекс отношения к США
(строится как разница позитивных и негативных оценок)
Диаграмма 8
Индекс отношения к Евросоюзу
(строится как разница позитивных и негативных оценок)
Таблица 28
Социально-демографические характеристики респондентов, разделяющих приведенные выше политические и идеологические взгляды, март 2014 г.
В % от числа опрошенных
Из таблицы 29 видно, что более критично к массовым фобиям (обилию врагов) относятся люди с более инструментальным, прагматичным и рациональным мышлением (предприниматели, руководители), наиболее суггестивны — силовики, служащие и учащаяся молодежь. Напротив, считают, что разговоры о врагах — это не более чем страшилки, которыми путинский режим пугает население, прежде всего молодые и образованные респонденты, москвичи, то есть те группы, которые сильнее включены в рыночную экономику и потому более свободны от государства, тогда как уверены в существовании врагов и враждебного отношения в мире к России население средних городов («индустриальная Россия», в терминологии Н. Зубаревич487), работники госсектора, пенсионеры.
Таблица 29
Разговоры о врагах ведутся, потому что...
N=1600, в % к числу опрошенных
Технология негативной консолидации: антиукраинская кампания
Усиление значимости фактора изобретенного врага непосредственно связано с активизацией кремлевской пропаганды, отвечающей на рост массового недовольства, протестного движения и раздражения социальной политикой путинского правительства стремлением дискредитировать своих критиков, представив их в качестве агентов Запада. Легитимность самого Путина, занявшего в третий раз, вопреки Конституции РФ, пост президента, к этому моменту заметно ослабла: общество начинало уставать от него и требовать политических свобод, честных выборов, участия в политике новых людей, новых политических программ. Падение популярности «национального лидера» лишь косвенно связано с путинской идеологией государственного национализма. Социальное напряжение вызывалось накапливающимися причинами: снижением уровня жизни после экономического кризиса 2008–2009 гг., сокращением социальных расходов государства, усилением бюрократического давления на бизнес и общественную жизнь, нарастанием коррупционных скандалов в высшем руководстве. Режим оказался не в состоянии отвечать на патерналистские ожидания своих подданных — гарантировать необходимый уровень существования (а это — основа легитимности авторитарного правления). Популярность Путина (его личный рейтинг) к осени 2013 г. — январю 2014 г. оказалась в низшей точке за все годы его правления (см. диаграмму 9). Однако это общественное раздражение из-за подавленности общественной и политической жизни, цензуры в СМИ могло найти выход для себя лишь в разнообразных формах внутренней и внешней ксенофобии, достигшей самого высокого уровня за все годы социологического наблюдения.