На палубе воцарилось зловещее молчание. Только волна билась о борт яхты да поскрипывали рангоуты. И еще с приближающегося берега доносились крики чаек.
Прошло две минуты напряженного ожидания. Выстрела так и не последовало. Затем раздался сильный всплеск, словно кого-то выбросили за борт. Доктор даже испугался, не выбросил ли преступник писателя. Хотя, впрочем, не исключено, что и наоборот. Но это вряд ли. Но когда заскрежетала якорная цепь, стало ясно, что за борт был сброшен всего лишь якорь. Яхта остановилась и стала разворачиваться под давлением волн носом к океану, кормой к берегу. Паруса сами собой стали сворачиваться. Хорошая у писателя автоматика, подумал доктор едва ли не с завистью.
Потом послышался скрип подъемного механизма. Доктор осторожно выглянул из укрытия и увидел то, что и ожидал. Бен Ганн, укрывшись за палубными надстройками, заставил писателя спустить шлюпку. Когда спуск был закончен, и шлюпка закачалась на волнах, Бен приказал Кейну прыгнуть в шлюпку, занять место на веслах, потом сам, подобно змее, соскользнул с палубы яхты и занял место на корме шлюпки. Все это время он держал заложника под прицелом, поэтому доктор так и не рискнул выстрелить.
На самом деле, Генри Уилсон первый раз в жизни держал в руке пистолет. Да, во время Фолклендской войны он прошел обязательные стрельбы из автоматической винтовки, но все посланные им пули ушли мимо мишени. Однако, поскольку он был врачом, то на его прирожденное неумение стрелять посмотрели сквозь пальцы и поставили зачет.
Между тем шлюпка отчалила от борта яхты. Джон Кейн действительно греб хорошо. Не сбивался с ритма, и весла его не били по поверхности воды, а входили глубоко и синхронно. Писатель сидел спиной к приближающемуся берегу, Бен Ганн, сидя на кормовой банке, управлял рулевым пером. Вот он отклонил румпель вправо, выбирая место на берегу, где удобнее было пристать, шлюпка стала поворачивать на левый борт. Прибой подхватил посудину и понес над отмелью и выбросил на песчаную косу.
Бен приказал своему пленнику выбираться на берег. Джон был в шортах, поэтому он взял в руки свои сандалии и выпрыгнул на песок. Бену Ганну, прежде чем вылезти на берег, пришлось закатывать брюки до колен, и снимать носки и ботинки, чтобы не замочиться в прибое. Все это он делал неуклюже, поскольку работал одной рукой, в другой руке он держал своего верного помощника - пистолет.
Под прицелом своей пушки Бен Ганн повел Джона Кейна в глубь острова. Но сначала он отобрал у пленника дистанционный пульт управления механизмами яхты. Он оценил это устройство, видя, как лихо Джон им манипулирует.
- Вот теперь порядок, - сказал Бен Ганн, кладя обтекаемую коробочку пульта себе в карман, и голос у него при этом был радостный.
Едва они преодолели прибрежные заросли молодого бамбука, как стало трудно идти - начался каменистый подъем, и приходилось все внимание переключить, чтобы смотреть под ноги, иначе легко можно было оступиться и, чего доброго, сломать ногу. Этого только не хватало, подумал Джон Кейн. Еще он прикидывал возможность удрать от преступника. Вот как сейчас, когда Бен Ганн, чтобы цепляться руками за камни, убрал свой пистолет за пояс. И вообще на суше он вел себя гораздо увереннее, чем на борту чужого судна, в окружении потенциальных врагов, увереннее, а значит, беспечнее.
Значит, решил писатель, который в силу своего ремесла, неплохо мыслил логически, значит, у него на острове есть сообщники. Вот он и радуется, что скоро сможет расслабиться, когда приведет пленника в лагерь своих друзей. Рано радуешься, сволочь!
Писателю в голову пришла мысль посеять рознь между Беном Ганном и его сотоварищами и тем самым развалить преступную коалицию изнутри.
- За таких друзей, как твои подельники, я бы и гроша ломаного не дал, - закинул удочку раздора Джон Кейн. - Ведь они, по сути, бросили тебя на поле боя, а значит, сдали фараонам. По кодексу джентльменов удачи, это считается предательством и карается смертью.
- По какому кодексу? - с усмешкой спросил Бен Ганн, когда они на минуту присели отдохнуть.
- По кодексу джентльменов удачи.
Бен Ганн откровенно расхохотался.
- Очнитесь, писатель, и оглянитесь вокруг себя, где вы видите джентльменов?
- Один сидит перед вами, простите за нескромность, другой остался на яхте.
- Вы имеете в виду того джентльмена, который сдал друга с легкой душой, да еще и оскорбил при этом, вы про этого джентльмена говорите?
- Это был хитрый тактический ход, и вы на него купились, разве непонятно?
- А если бы я вас шлепнул?
- Но ведь не шлепнули... - съязвил писатель, находясь на грани фола от дерзости.
- Мне ничего не мешает сделать это прямо сейчас. И все ваши хитроумные построения пойдут коту под хвост.
Бен Ганн достал пистолет и навел его на пленника. Кровь отхлынула с лица Джона Кейна, но голос его не дрогнул:
- Если вы не убили меня раньше, значит, не убьете и сейчас, стало быть, я вам для чего-то нужен.
- Значит, значит... Ни хрена это не значит, идиот вы этакий. Я сам еще ничего не решил, пока не увижу рожи своих корешей. Уж потом я отведу душу на вас на всех. И на тебе, и на твоем друге-джентльмене, и на твоей черненькой сучке. Когда захватим твою яхту, а мы её захватим, кроме тебя посудиной никто не может управлять. Я в этом убедился. Доктор в этом деле полный профан...
Бен Ганн подумал и вынес решение:
- Доктора, впрочем, оставим, нам лекарь нужен при нашем ремесле... Баба нам тоже нужна. Мужики совсем изголодались по упругой щелочке... ха-ха-ха! Ох, и драть будем сучку!.. - глаза его полузакрылись от предвкушения сладостной оргии. - Раз десять пропустим всей кодлой. Затрахаем вусмерть. Впрочем, бабы живучи, а черные и подавно.
Лицо Бена Ганна опять обрело жесткое выражение.
- А вот писатели нам ни к чему, - сказал он. - Вообще, ненавижу писак... Всех этих гребаных журналистов. Наврут, навешают тебе столько, чего ты не совершал...
- Журналист и писатель - это вообще-то разные профессии, - вставил слово Джон Кейн. - Я сам не очень жалую журналистскую братию.
- Ладно-ладно, не подлизывайся. Хорошо, уговорил. Мы тебя оставим на острове. Будешь уборщиком и потом надо же кому-то стирать носки моим парням. Сами они это делать не любят, потому в пещере всегда спертый воздух, а я уже привык к свежему воздуху... ха-ха-ха!
Бен Ганн встал, сунул пистолет за пояс и скомандовал:
- О'кей, писатель, подъем. Еще две мили - и мы дома.
Джон Кейн, кряхтя, с трудом начал подниматься, хотя на самом деле чувствовал себя, как воздушный шар, наполненный гелием или водородом - в общем, опасной гремучей смесью. Опираясь рукой, чтобы встать, он ощутил под ладонью камень, как раз подходящий по размеру и по весу, поднял его и, развернувшись, запустил природный снаряд прямо в лицо преступнику. Противников отделяло от силы пять футов, поэтому камень попал врагу точно в переносицу. Раздался хрустящий звук, Бен Ганн рухнул на валуны как подкошенный. Все лицо его залило кровью. Он дернул ногой и затих, вывернувшись как-то неестественно. Было видно, что он умер мгновенно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});