и оседало между нами, наши с Габриелем отношения претерпели ряд незаметных изменений. Никогда еще он не имел надо мной такой власти, и никогда еще я от него так не зависел. Мы перебрались в дорогой, но обеспечивающий полную приватность отель в фешенебельном конце Шарлотт-стрит. У нас смежные апартаменты, но дверь между ними обычно заперта.
Интерьер выполнен в духе буржуазной роскоши, и я, всегда питавший слабость к декадансу, чувствую себя здесь как дома. По крайней мере, нахожу обстановку идеальной для несчастного больного вроде меня.
Мой недуг – штука тяжелая, изнурительная и скучная. Однако Габриель очень ко мне добр, довольно часто ко мне заглядывает и уже проконсультировался с несколькими специалистами, которые прописали постельный режим и заботливый уход.
Каждый вечер перед сном он навещает меня и заставляет принять тошнотворное лекарство, которое, по его словам, поможет моему выздоровлению. Настойка густая, кислая, с металлическим привкусом – но я подчиняюсь и выпиваю все залпом. Я повинуюсь Габриелю Шону вообще во всем. Ведь он, разумеется, желает мне только добра.
Сам Габриель очень занят. В Англии он вновь исполнился энергии и воодушевления. Чем именно он занимается и какие конкретно цели преследует, мне неизвестно. Однако я уверен, что сейчас его внимание сосредоточено не на поиске удовольствий, а на каких-то важных делах. Время от времени из соседней комнаты доносятся голоса – серьезные голоса, явно принадлежащие обладателям солидных профессий: юристам, парламентариям, высоким духовным лицам. Голоса людей богатых и влиятельных.
Лишь дважды дверь между нашими комнатами оставалась незапертой и приоткрытой. Первый раз – три дня назад. Невероятным усилием воли, мучимый болью, весь в жару и ознобе, я кое-как встал с кровати, доковылял до двери и осторожно заглянул в соседнюю комнату, где увидел мистера Шона в окружении весьма представительных мужчин, одетых во все черное. Один из них, как ни абсурдно, был с крупным ирландским волкодавом преклонного возраста. Сам Габриель выглядел серьезнее, чем когда-либо на моей памяти, – полный искренности и достоинства, он выслушивал вопросы и комплименты своих гостей с учтивым вниманием и почти царственной благосклонностью.
В лицо я никого из посетителей не узнал, но мне хорошо знаком тип людей, рожденных для власти, которые посредством разных методов и всевозможных рычагов управляют Империей (и которые, не будем забывать, когда-то сделали жизнь в этой стране совершенно невыносимой для меня и мне подобных). Я тихонько вернулся на свое болезное ложе и впоследствии ничего не сказал Габриелю.
Во второй раз дверь осталась незапертой и приоткрытой всего час назад, и даже сейчас я изо всех сил стараюсь убедить себя, что представшая мне сцена была лишь плодом моего воображения, просто галлюцинацией, вызванной болезнью. Как и три дня назад, я услышал в соседней комнате голоса – один принадлежал Габриелю, другой какой-то женщине. Что-то в их приглушенном, заговорщицком тоне привлекло мое внимание и побудило выбраться из постели. С дрожащими коленями и бешено стучавшей в висках кровью, я подкрался к двери и заглянул в щель.
Меня ожидало зрелище поистине ужасное, и конечно же – конечно же, если в этом мире дисгармонии и греха еще остается хоть крупица справедливости и здравого смысла, – ничего подобного просто не могло быть на самом деле. Мне кажется, я увидел Габриеля в полном респектабельном наряде, а перед ним – гораздо ближе, чем допускают приличия, – стояла наводящая ужас трансильванская женщина, Илеана.
Она поднесла ладонь к пустой глазнице Габриеля, и от прикосновения он резко вздохнул и тихо забормотал. У меня возникла безотчетная уверенность, что при этом странном контакте между ними двумя что-то произошло. Вдобавок ко всему в комнате был совершенно неожиданный запах: дыма и гари, хотя там ничего не горело.
Ни один из них двоих меня не заметил, во всяком случае так мне думается, и я тихонько вернулся в постель, покрытый липким потом и испуганный, но почему-то не особо удивленный.
Несмотря на все попытки убедить себя, что увиденное мною было галлюцинацией, мне кажется, в глубине души я знаю: все происходило в действительности. Что эта сцена означает в широком смысле, трудно сказать, хотя у меня есть несколько гипотез, одинаково неутешительных и безрадостных. Сейчас, когда пишу эти строки, я жду Габриеля с моим вечерним лекарством, моим темным зельем. Надеюсь лишь, что оно принесет мне покой, сон и порцию милосердного забвения.
Из «Пэлл-Мэлл газетт»
8 января
Говорит Солтер: Луч надежды среди молодежи
Полагаю, для многих из вас мое сегодняшнее выступление станет небольшим сюрпризом, ибо уже не один год молодое поколение вызывает у меня чувство, близкое к отчаянию.
Те, кому сейчас меньше сорока, слишком часто кажутся мне людьми изнеженными и праздными. Рожденные в Империи, всем их обеспечившей, они тем не менее неблагодарно ропщут на нее, одновременно пользуясь ее щедротами. Решительно ничего не сделав для построения мира в нынешнем его виде, они критикуют старших и принимают дары нашего общества как должное. Также они – практически все до единого – чересчур терпимы и снисходительны, когда дело касается криминальных элементов, с сомнением говорят о смертной казни и оглядываются на времена публичных повешений с усталой брезгливостью. Чтобы увидеть последствия подобной моральной трусости, боюсь, далеко ходить не надо: недавняя бойня в Лондоне они и есть.
Однако мне очень приятно сообщить вам сегодня, что по крайней мере один представитель молодого поколения все же дает мне повод для надежды. Имя этого человека мистер Габриель Шон. Он недавно вернулся из путешествия по Европе с рядом новых смелых идей насчет того, как управлять нашей больной нацией. В поисках вдохновения он обратился к прошлому и предлагает вернуться к более надежным методам наших предков. Здесь он обнаруживает редкую смекалку и проницательность, которые делают честь его молодости.
Мистер Шон был подопечным лорда Стэнхоупа, ныне покойного, и как таковой унаследовал место своего благодетеля в Совете Этельстана. В своем временном жилище в известном отеле на Шарлотт-стрит он в последнюю неделю принимал видных парламентариев, рядовых депутатов, многочисленных жертвователей-вигов, журналистов из лучших газет, по меньшей мере двух членов нынешнего кабинета министров, а чаще всего своего наставника и друга лорда Тэнглмира.
Будем надеяться, что все они прислушаются к словам этого незаурядного молодого человека и что своим примером он воодушевит и собственное поколение.
Вероятно, однажды мистер Шон будет баллотироваться в парламент – если, конечно, для него не найдется более быстрого способа получить влияние на государство. Очень жаль, что сам Совет в настоящее время обладает