Впрочем, в моих мечтах, я люблю. Да, но воображаемого героя.
Но А.? Я его люблю? Разве так любят? Нет. Если бы он не был племянником кардинала, если бы он не был окружен священниками, монахами, если бы не было вокруг него развалин, папы, я бы его не любила.
Суббота, 9 сентября. Дни уходят, и я теряю драгоценное время в самые лучшие годы жизни.
Вечера в тесном кругу, шутка, веселость, которую вношу я… Потом заставишь Мишеля и другого нести себя вверх и вниз по большой лестнице в кресле. Опускаясь, рассматриваешь в зеркале свои башмаки… и так всякий день.
Какая тоска! Ни одного умного слова, ни одной фразы образованного человека… а я, к несчастию, педантка, и так люблю, когда говорят о древних и о науке… Поищите-ка этого здесь! Карты – и ничего больше. Я бы могла уйти к себе читать, но цель моя – заставить себя любить, а это был бы оригинальный способ ее добиваться.
Как только устроюсь на зиму, я начну учиться по-прежнему.
Вечером у Поля была история с прислугой. Отец поддерживал лакея, я сделала выговор (именно выговор) отцу, и он проглотил его. Это вульгарное выражение, но мой дневник наполнен ими. Прошу не думать, что я вульгарно выражаюсь из невежества или из вульгарности. Я усвоила себе эту манеру, как наиболее удобную и легкую для выражения многих мыслей. Словом, раздражение носилось в воздухе, я рассердилась, и в голосе у меня звучали ноты, которые предвещают грозу.
Поль не умеет себя держать, и я вижу из этого, что моя мать была вправе быть несчастной.
Воскресенье, 10 сентября. Мое величество, отец, брат и двое кузенов отправились сегодня в Полтаву.
Я могу только восторгаться собою: мне уступают, льстят и, что важнее, меня любят. Отец, сначала желавший низвести меня с трона, теперь почти вполне понял, почему мне оказывают царские почести и, несмотря на некоторую жесткость характера, оказывает их мне.
Этот сухой человек, чуждый семейных чувств, ко мне имеет порывы отеческой нежности, которые удивляют окружающих. У Поля поэтому явилось ко мне двойное уважение, а так как я добра ко всем, то все меня любят.
– Ты так изменилась с тех пор, что я тебя не видал,- сказал мне сегодня отец.
– Как?
– Но… гм, если ты освободишься от некоторой незначительной резкости (впрочем, она в моем характере), ты будешь совершенством и настоящим сокровищем.
Это значит, что… Знающие этого человека могут оценить значение этих слов.
А сегодня вечером он обнял меня, поцеловал (вещь неслыханная, по словам Поля) с нежностью и сказал:
– Посмотри, Мишель, посмотрите все, какая у меня дочь. Вот дочь, которую можно любить!
Вне себя от радости, что сумела завоевать отца, я восклицаю: только грубые люди могут не любить меня и только подлецы могут любить меня не так, как следует.
Вторник, 12 сентября. Провести день в Полтаве! Это невероятно! Не зная, что делать, отец повел меня пешком по городу, и мы видели колонну Петра Великого, которая стоит среди сада.
В понедельник ночью мы уехали из Полтавы, а сегодня мы в Харькове. Путешествие было веселое! Мы завладели целым вагоном.
Около Харькова меня разбудили букетом от князя Мишеля.
Я виделась с дядей Н., младшим в семье, который делает вид, что занимается медициной. Бедный дядя когда-то помогал мне играть в куклы, я била его и дергала за уши. '
Я поцеловала его и чуть не заплакала. «Войди, без церемоний,- сказала я ему.- Папа тебя не любит, но я люблю тебя от души. Я все та же, только немного побольше – вот и все. Милый Nicolas, я не оставляю тебя завтракать – я не одна, тут много чужих, но приходи завтра, непременно».
Я пришла в отдельную, только что отделанную, столовую.
– Сердиться не на что,- сказал отец.- Если бы ты хотела, ты пригласила бы его, а я ушел бы под благовидным предлогом.
– Папа, вы не добры сегодня, и нечего об этом больше говорить, довольно!
Четверг, 14 сентября. Говорили о намерении Паши уехать, пока тот ходил взад и вперед и пересматривал ружья, так как он «охотник перед Господом», как Нимврод. Отец просил его остаться, но раз этот упрямый человек сказал «нет!», то не изменит слова ни за что на свете.
За его молодость и мечтательность я прозвала его «зеленым человеком». Скажу без обиняков, так как уверена в этом: «зеленый человек» считает меня лучшим существом в мире. Я сказала ему, чтобы он остался.
– Не просите меня остаться, умоляю вас, потому что не могу вас послушаться.
Мои просьбы были напрасны, но мне приятно было бы удержать его, особенно потому что я знала, что это невозможно.
На станции мы встретились с тетей Лелей, его матерью, и с дядей Николаем, которые пришли проводить меня.
Толпа была огромная, по случаю отъезда пятидесяти семи волонтеров в Сербию. Я бегала по станции с Полем, с Мишелем, с тетей, с Пашей, с каждым поочередно.
– Право, Паша не любезен,- сказала тетя Леля, услыхав, в чем дело.
Тогда, стараясь не смеяться, я подошла к Паше и прочла ему внушение сухим и оскорбленным тоном, но так как у него были слезы на глазах, а я боялась рассмеяться, то я ушла, чтобы не нарушить смехом произведенного впечатления.
Трудно было двигаться, и мы едва добрались до нашего отделения.
Мне приятно было видеть толпу после деревни, и я подошла к окну. Давка, крик… но вдруг меня поразили молодые мужские голоса, которые лучше и чище женских. Они пели церковную песнь, и могло показаться, что это хор ангелов. Это были архиерейские певчие, певшие на молебне за волонтеров.
Все обнажили головы, и у меня захватило дыхание от этих звучных голосов и этой божественной гармонии. Когда молебен кончился, я увидела, как все машут шляпами, платками, руками, и с блестящими от одушевления глазами, тяжело дыша, я могла только прокричать «ура», как кричали другие, и плакать, и смеяться.
Крики продолжались несколько минут и замолкли только тогда, когда тот же хор запел «Боже, царя храни».
Но молитва за Государя показалась бессодержательной после молитвы за тех, которые шли умирать и спасать своих братьев.
И Государь оставляет в покое турок! Боже!
Поезд тронулся среди неистовых «ура»!
Я обернулась и увидела Мишеля, который смеялся, и папа, который кричал: «Дурак». Это вместо того, чтобы кричать «Ура!»
– Папа, Мишель! Да как же можно! Кричите же! Из чего вы созданы. Господи!
– Вы не прощаетесь со мною?- спросил Паша, не переменивший своего решения и весь красный. Поезд уже тронулся.
– До свидания, Паша,- сказала я, протягивая ему руку, которую он схватил и молча поцеловал.
Мишель играет роль ревнивого и влюбленного. Я наблюдаю за ним, когда он слишком долго на меня смотрит, потом бросает шляпу и ходит взбешенный. Я наблюдаю за ним и смеюсь.
Вот я снова в Полтаве, в этом гадком городе. Харьков более знаком мне: я провела там целый год перед отъездом в Вену. Я помню еще все улицы, все магазины, и сегодня на станции узнала даже доктора, который лечил бабушку. Я подошла к нему и говорила с ним.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});