— Буду.
— Решение по кинопробам у Гербера задерживается: Алекс де Паола срочно вылетел на побережье. Обещают решить сразу, как только он вернется. Ну вот, вроде пока все, кисуля. Заходи в контору, не забывай нас.
— Не забуду. — И Кэрри повесила трубку.
Долорес оторвалась от своих ногтей и глянула на Кэрри.
— Ничего себе! А у меня с тех пор, как я вернулась из Европы, всего три собеседования.
— Так всего неделя и прошла.
— Я уверена, что должна получить рекламу «Кемпбелл-супа». И «Драно» тоже. Я именно то, что им нужно. А ты получила рекламу тунца?
— Пока не знаю. Должны сообщить.
— А «Саран рэп»?
— Тоже пока жду.
— Малышка куда девалась?
— Где-то гуляет с человеком, с которым познакомилась у Джефри.
— Слушай, а ты можешь поверить, что она все еще девушка?
— Откуда ты знаешь?
— Она сама мне рассказала. Девятнадцать лет от роду, год живет одна в Нью-Йорке — и девственница! Она у нас великая католичка, я думаю, в этом дело. Как мои ногти?
— Блеск!
— Лак нового тона. Перламутра достаточно, как на твой вкус?
— Более чем.
— Не сумела сегодня договориться о прическе у Рокси, и пришлось самой укладывать волосы. Ничего?
— Отлично выглядят!
— Сегодня у меня каждый волосок должен быть на месте. У Эдмунда большой сбор гостей. Не знаю почему, но я уверена, что именно сегодня поймаю живца. Может быть, ты передумала и все-таки пойдешь вместе со мной?
— Нет, спасибо.
— Ну и пожалеешь.
Долорес трясла руками, чтобы лак побыстрее просох.
— Я тебе не говорила, что вчера вечером случайно натолкнулась на Саймона Роджерса? Знаешь, что он говорит про тебя?
— Что?
— Что ты лесбиянка. Это, конечно, потому, что ты ему дала от ворот поворот. Типично мужские фокусы. Если ты отвергла его, значит, что-то неладно с тобой. Не с ним!
Долорес осторожно сняла пылинку с накрашенного ногтя.
— Не понимаю я Рекса и Чарлин: почему они так мало делают для меня? Все звонки — тебе.
— У нас с тобой совершенно разный типаж.
— Это уж точно! Нам поэтому и мужчины нравятся совершенно разные. Что это за мальчик, с которым ты была вчера вечером?
— Питер Телботт.
— Кто такой?
— Доктор, интерн в больнице. Я с ним познакомилась на заседании Комитета американских друзей.
— У интернов не бывает денег. Держу пари, он еще и в армии не служил.
— Не служил. Отказался из религиозных соображений.
— Ну и кончит тюрьмой. Где ты их только подбираешь. А ты с этим мальчиком уже спала?
— Нет.
— Странно. При твоей любви к этому делу…
— Полегче, Долорес! — огрызнулась Кэрри.
— Какого черта, что я такого сказала?
— Все, хватит!
— Хватит так хватит. Еще голову мне откусишь.
Долорес подсела к зеркалу и стала изучать свое лицо. Франсуа, Ривьера, солнце и море явно пошли ей на пользу.
— Вот так вот, — сообщила она своему отражению. — Что-то сегодня обязательно будет. По-крупному будет!
Двери лифта открывались прямо в квартиру Эдмунда Астора.
— Здравствуйте, здравствуйте! — сморщенный трупообразный человечек встречал гостей, потерянно улыбаясь и сверкая множеством золотых зубов.
— Я — хозяин, Эдмунд Астор. А вы — как вы прекрасны, дорогая, как вас зовут?
«Ослеп, что ли, — подумала Долорес. — Как это он умудрился забыть меня?»
— Долорес Хейнс, — она протянула руку. — Не хотите ли вы дать мне понять, будто не помните меня?
— Конечно, нет, конечно, дорогая, ну как я мог допустить такую оплошность? Вы должны простить меня!
Улыбка Эдмунда была застывшей гримасой, а двигался он, будто каждый шаг мог стать его последним. И все же он делал отчаянные попытки поиграть своими маленькими, тускнеющими глазками.
— Мы с вами еще пошепчемся вдвоем сегодня вечером, — сказал он, намекая сам не зная на что.
Долорес была известна вся подноготная этого Эдмунда. Натурализовавшийся американец, который заработал начальный капитал, тайком продавая Гитлеру боеприпасы. Теперь, в глубокой старости, этот человек получал сполна за былые гнусности в форме бесчисленных болезней, не говоря уж о старческом маразме. Чарлин предупредила Долорес, что Эдмунд всегда был, да и теперь остался жутким жмотом, и польза от него одна: на его приемах можно познакомиться с людьми менее прижимистыми.
Вся квартира была завешана фотографиями поразительно красивых женщин, снятых вместе с Эдмундом в разные годы его жизни, в разных ночных клубах. Чаще всего в «Эль-Марокко». Долорес от вида этих фотографий передернуло так же, как от коллекции Чарлин в агентстве. «Что сталось со всеми этими красавицами? — подумала Долорес. — Где они теперь?»
Она оценила взглядом ситуацию в гостиной. Ни одна из женщин не могла с ней конкурировать. Мужчины собрались обычного для таких приемов типа: старые и непривлекательные, самым молодым — за пятьдесят, другие и того старше. Исключение составлял лишь Джефри Грипсхолм и еще парочка таких же «юношей».
Долорес решила подойти к Джефри.
— Я третьего дня читал в «Гардиан», — говорил Джефри очень смуглому дородному мужчине, — что француженка проводит с любовником двадцать четыре минуты в неделю, в то время как француз тратит двадцать четыре минуты в день — в день! — на то, что газета изящно назвала внесемейными обязательствами.
— Прелестно, правда?
Долорес втерлась в группу мужчин вокруг Джефри, и тот представил ее:
— Мисс Долорес Хейнс! Мистер Костаскантакрополис! — продолжил он, обращаясь к Долорес.
Костаскантакрополис! Ничего себе! Спиро Костаскантакрополис, известнейшая личность, кочующий греческий судовладелец с домами в Афинах и Нью-Йорке, Париже и Лозанне, в Биаррице, Сарденье, Лондоне, Палм-Биче, на мысе Ферра и так далее — до бесконечности.
— Очень рада!
Долорес с особым нажимом тряхнула влажную ладонь Спиро и заглянула ему в глаза, стараясь телепатически внушить ему, что она с превеликим удовольствием прыгнула бы с ним в койку.
Спиро в ответ ухмыльнулся.
— Вы сегодня совершенно во вкусе мадам Рекамье, — заметил Джефри.
Долорес выдала самую обворожительную из своего набора улыбок, направляя ее преимущественно на жирного Спиро, подчеркивая сильное желание познакомиться с ним поближе.
Через минуту Джефри перешел к другой группе, а его место занял Эдмунд Астор.
— Что за восхитительное существо, — прокудахтал он. — Спиро, правда же мисс Мартин восхитительна?
— Хейнс, — поправила его Долорес. — Долорес Хейнс!