и благодарю жизнь за то, что смогла обрести семью, включая отца, которого вообще могла никогда не узнать.
– Не обязательно идти по пути разрушения. Мы сможем найти другой.
В комнате воцаряется тишина, мы молча смотрим друг на друга. Я молча умоляю его изменить свое решение, но от пустоты в его взгляде внутри меня все холодеет. Он вообще слышал, что я говорила?
Вздохнув, Торн приближается ко мне. Когда он протягивает руку к моему запястью, давление моментально подскакивает. Он собирается снять браслет, мою единственную защиту от Серафимы.
– Не делай этого, Торн, – наполовину приказываю, наполовину умоляю его я.
Положив пальцы на теплый металлический обод, он замирает и смотрит мне в глаза.
– Ничего уже не изменить. – Несмотря на его жестокие слова, я замечаю в его взгляде сожаление. – Наши судьбы уже предрешены и нет никакого смысла бороться. Хочешь знать, зачем я вернул тебя?
Киваю ему в ответ, и не только потому, что отчаянно пытаюсь потянуть время. Правда хочу знать.
Он подносит другую руку к моей щеке и гладит ее большим пальцем.
– Ты здесь, потому что я хотел попрощаться с тобой.
Наклонившись, он запечатлевает на моих губах нежнейший целомудренный поцелуй. Все заканчивается еще до того, как я успеваю среагировать. Торн делает шаг назад, пока я пытаюсь подобрать слова. В его руке браслет с камнем молочного цвета – моей единственной защитой от его жестокой матери.
– Прощай, Эмберли.
30. Торн
Когда дверь за моей спиной со щелчком закрывается, отчаянные крики Эмберли, умоляющие меня вернуться, становятся тише. Рука сжимает дверную ручку даже тогда, когда я приказываю себе отпустить ее. Ее мольбы затрагивают какую-то часть меня, о существовании которой я и не подозревал. Единственное, что меня успокаивает, – без духовного камня на запястье Серафима быстро возьмет над ней верх. В следующий раз, когда я взгляну на нее, не сомневаюсь, что увижу самоуверенный взгляд моей матери… но так ли это успокаивает?
Убрав ладонь с дверной ручки, заставляю себя уйти.
Слабак. Вот кто я. И придется расплачиваться за свой фокус. Серафима будет в ярости, когда узнает, что это я подавил ее, но нельзя сказать, что у нее нет на это права. А все ради чего? Чтобы я мог попрощаться? К чему вообще этот мусор? Я сам не ведаю, что творю. Возможно, Эмберли единственное в мире создание, равное мне по силам, единственная, кто достоин быть рядом со мной, но это не значит, что я ей чем-то обязан. Я вот-вот увижу, как все мои планы претворяются в жизнь, и будь я проклят, если какая-то сопливая привязанность помешает этому.
Мне нужна трезвая голова, и я знаю только один способ, как привести себя в чувства.
Сжимаю челюсть и поворачиваю за угол. Если не напрягать слух, то крики Эмберли больше не слышны. Думаю о том, чтобы вернуться и слушать ее мольбы до тех пор, пока не стану безразличен к ним, но есть куда более эффективный способ достичь моей цели.
Подойдя к комнате, которую я занял для себя, я резко открываю дверь. Та с грохотом ударяется о стену. Захлопываю ее пинком, косяки дребезжат, когда замок защелкивается.
Замечаю свое отражение в зеркале в пол и застываю на месте: руки сжаты в кулаки, грудь вздымается, на щеках румянец. Я уже довольно долгое время не позволял себе показывать нестабильность. Эмоции, даже гнев, которому так часто поддается Серафима, это то, что делает меня уязвимым, а я отказываюсь таким быть. Целая россыпь шрамов на моем теле – доказательство того, что я заплатил высокую цену, чтобы усвоить этот урок. Некоторые из них со мной так долго, что я уже и не помню времени, когда их не было.
Тонкий шрам, проходящий через левую бровь, становится отчетливее, как только я выравниваю дыхание. Этот у меня появился в шесть лет. Я совершил ошибку и заплакал на тренировке из-за сломанной руки. Серафиме это не понравилось, и она ударила меня о стену лицом. В процессе один из ее острых ногтей оставил след, начинающийся от брови и доходящий до линии роста волос. В тот день я плакал в последний раз.
Усмехнувшись своему отражению, завожу руки за спину и стягиваю через голову футболку, бросаю ее на пол. Подхожу к сундуку у изножья кровати, открываю его крышку и тяну за уже потертую рукоятку плети. Все мои руки покрыты тоненькими, едва заметными белыми линиями, а на левой руке не хватает указательного и среднего пальца.
Когда я был маленьким, мне было сложно управляться с мечом левой рукой. В течение месяца мне приходилось сражаться с Падшим. Но для защиты разрешалось пользоваться только левой рукой. Каждый раз, когда я касался оружия доминирующей рукой, Серафима отрезала мне одну фалангу. Чтобы усвоить урок, потребовалось всего два таких раза, поэтому сейчас я одинаково хорошо владею обеими руками.
Это определенно стоило мучений.
Стоя в центре комнаты, делаю глубокие вдохи, чтобы сконцентрироваться. Даже спустя годы дисциплины на лбу у меня все равно выступает пот. Просто еще один признак слабости, от которого я должен избавиться.
Я сжимаю ручку плети еще крепче, так, что костяшки пальцев начинают болеть. Разочарование достигло точки кипения. Эмоции, вихрем бурлящие во мне, должны быть заглушены.
Я поднимаю руку с плетью вверх, заводя запястье за плечо. Металлические кончики шипов на хлысте задевают мои старые детские шрамы и оставляют кровавые дорожки на коже, когда я приказываю себе замахнуться.
Первые струйки крови ломают что-то внутри меня. Раз за разом повторяя это движение и позволяя шипам рвать на себе кожу, я знаю, что скоро все мои эмоции снова заглохнут.
31. Эмберли
Даже с моей способностью к быстрой регенерации горло саднит так сильно, что кричать больше невозможно. Я хочу злиться на Торна, и часть меня с этим справляется, но с ним происходит нечто такое, чего мне не понять. Сейчас меня должна волновать исключительно его возможность освободить меня, а не он сам.
Подобно просыпающейся змее я чувствую, как Серафима проскальзывает в мое нутро, распространяя тьму по всему моему телу.
Снова смотрю вниз на красный камушек, мешающий мне использовать силу. В прошлый раз мне удалось растопить оковы даже под его влиянием, но это было в спектральном мире, где я сильнее всего. Сейчас я не могу даже просто поднять температуру своего тела хотя бы на градус. Если бы мое горло уже не было содрано, я бы снова закричала от отчаяния.
Сделав глубокий вдох, закрываю глаза и мысленно напоминаю себе, что я – боец.
«Соберись, Эмберли. Это не первые трудности на твоем пути. Полгода назад у тебя вообще не было никаких сил, которые могли помочь, но ты все равно выкарабкалась. Ты и сейчас справишься.