Тут Людочка вспомнила одну историю, недавно услышанную от Цимбаларя. Безусловно, это был шанс, который не следовало упускать.
Правда, за помощью вновь пришлось обращаться к Ване Коршуну, сегодня уже пытавшемуся вызнать подноготную фольклористки (кое-какое подозрение вызвали лишь наушники, которыми она постоянно пользовалась, да загадочная конфета, лишившая Настёну удовольствия созерцать пожар).
Как и следовало ожидать, просьбу Людочки Ваня встретил в штыки.
— Я так замёрз, что уже ни рук ни ног не чувствую, — ворчал он. — К тому же эта внучка — редкая негодяйка. Выманивает у меня дорогущие подарки, да ещё требует узаконить наши отношения в церкви.
— Прямо сейчас? — удивилась Людочка.
— Да нет, после достижения совершеннолетия.
— Это не беда. Через пару недель она забудет о своих матримониальных планах. В её возрасте я тоже была постоянно влюблена. То в дворника, то в водопроводчика... Ну так ты идёшь или нет?
— Ладно, схожу, — Ваня зябко поёжился. — Только налей мне на дорожку рюмочку коньяка.
— Ты ведь к девочке идёшь! От тебя спиртным разить будет, — возмутилась Людочка.
— От этой девочки ещё сильнее моего разит. Она шоколада с ромовой начинкой нажралась... А про что у неё спрашивать? — Услышав, как Людочка откупоривает бутылку, Ваня сразу оживился.
— Сейчас я тебе всё подробно растолкую.
На сей раз удача, можно сказать, сопутствовала Ване. Ещё подходя к избе, он встретился взглядом с Настёной, которая, продышав в оконной наледи отверстие, печально взирала на пустую улицу.
Завидев Ваню, она показала ему язык, а тот в ответ помахал заранее купленной коробкой зефира (от избытка шоколада у малышки могла развиться аллергия).
Не прошло и минуты, как простоволосая Настёна выглянула из сеней.
— Чего тебе? — спросила она.
— Мириться пришёл, — ответил Ваня. — Возьму тебя в жёны, какая есть, вместе со всеми двойками.
— А мне не к спеху, — фыркнула девочка. — Ба-буся сказала, что надеяться на москвича — как на вешний лёд... Ты зефир мне принёс? Давай сюда!
— Не спеши, — Ваня спрятал коробку за спину. — Его ещё заработать надо... Ты видела, как бабушка достаёт из-под печки пустые бутылки, которые туда Изольда прячет?
— Сколько раз!
— Принеси одну такую бутылку мне — и тогда получишь зефир.
— Если я скажу Изольде, что ты за ней шпионишь, она мне две коробки купит! — с пафосом заявила девчонка.
Это был, конечно, наглый шантаж, но средств борьбы с ним Ваня сейчас не имел.
— Ну ты и жадная, — подивился он. — Ладно, будет тебе целых три коробки.
Настёна, вырвав у него угощение, захлопнула дверь, а Ваня, чтобы не мозолить глаза прохожим, спрятался за ближайший сугроб.
Ждать пришлось гораздо дольше, чем он рассчитывал. То ли у Настёны что-то не вытанцовывалось, то ли она попросту кинула своего несостоявшегося жениха. Внезапно в избе раздался истошный детский плач, который не могли заглушить даже толстые бревенчатые стены.
Затем во дворе появилась разгневанная Изольда Марковна, тащившая полное ведро пустых бутылок, главным образом от дорогих импортных вин и коньяков. Топором она расколотила их на мелкие осколки, а образовавшуюся кучу битого стекда облила бензином и подожгла.
— Операция по добыванию отпечатков пальцев провалилась, — вполголоса констатировал Ваня. — И виной тому низкий профессиональный уровень агента.
Цимбаларь решил подобраться к фольклористке с другой стороны.
Не приходилось сомневаться, что среди населения Чарусы самой достоверной информацией о ней располагает квартирный хозяин, то есть, староста Ложкин. Оставалось только вызвать его на откровенность.
Лучшим способом для этого, конечно же, было совместное распитие спиртных напитков, желательно в больших дозах. Но ведь для пьянки нужен какой-то достойный повод!
Впрочем, как раз таки его долго искать не пришлось. Подкараулив Ложкина на улице, Цимбаларь напомнил ему про обещание организовать в ближайшее время баньку (которая, как он втайне надеялся, обязательно закончится обильным возлиянием).
— Какие могут быть вопросы! — воскликнул старик. — Я сегодня, как нарочно, с утра каменку затопил. Приходите под вечер. У меня и венички заготовлены. Старуха вас так отпарит, что все хвори пройдут.
— Старуха? — переспросил Цимбаларь. — Она тоже с нами в баню пойдёт?
— Забыл сказать, — спохватился Ложкин. — У нас вся семья в один заход моется. И мужики, и бабы, и подростки. А то на всех жара не напасёшься. Топишь весь день, топишь, а через час каменка холодная.
— И сноха ваша будет? — осторожно поинтересовался Цимбаларь.
— И сноха, и квартирантка, — охотно сообщил Ложкин.
— А это удобно?
— Если бабы не возражают, вам-то чего стесняться: Баня как церковь, в ней все равны... Тем более квартирантка в компании с мужиками уже парилась. Вы, главное, дурные мысли от себя гоните и на бабьи прелести особо не заглядывайтесь.
Немного подумав, Цимбаларь пришёл к выводу, что ему представляется уникальная возможность вызвать на откровенность не только Ложкина, но и саму Изольду Марковну. Ведь в бане, как известно, всё умягчается — и кожа, и мозоли, и душа, и нравы.
— Только вы своим бабам заранее не говорите, что я приду, — попросил Цимбаларь. — А то ещё испугаются.
— Ясное дело, не скажу, — Ложкин ухмыльнулся в усы. — Пусть для них сюрприз будет. Но и вы зря не волнуйтесь. Для нас общая баня — привычное дело. Так издревле повелось. Этот обычай ни попы, ни комиссары извести не сумели. И здоровью пользительно, и продолжению человеческого рода способствует... Если бы в ваших столицах мужики и бабы вместе мылись, не оскудела бы Русь-матушка людьми.
— Возможно, вы и правы, — согласился Цимбаларь. — Надо будет при случае внести соответствующий проект в комиссию Госдумы по законодательным предложениям.
В сумерках Цимбаларь отправился к Ложкину. Следовало бы, конечно, выпить для смелости, но в парной это могло выйти боком даже самому закалённому человеку.
Миновав избу старосты, где свет горел только на кухне, он направился в глубину двора, к приземистой баньке, которой окон вообще не полагалось. Над трубой дрожал горячий воздух, из чего следовало, что каменка — низкая печь, заваленная сверху большими и маленькими камнями, — уже вытоплена.
В предбаннике дивно пахло вениками, на стенах висела одежда, в углу стояла бочка с водой, стопка оцинкованных шаек и — отдельно — кадушка с квасом. Из парной доносились приглушённые голоса, главным образом женские.
Цимбаларь начал раздеваться и, только сняв полушубок, вспомнил о пистолете, с которым в последнее время был неразлучен. Оглядевшись по сторонам, он не нашёл ничего лучшего, как сунуть его в валенок, а сверху прикрыть тёплыми носками.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});