Читать интересную книгу Изменить судьбу. Вот это я попал - Олеся Шеллина

ответ мне было только негромкое сопение. Тогда я со смешком сам предложил вариант ответа. — Воспользовавшись оказией своей, графенку свиданку назначила?

— Да какое тебе дело, государь, до того, с кем и где я хочу увидеться? — даже через камзол я почувствовал, как она вспыхнула.

— Да нет мне до вас никакого дела, встречайтесь где вам угодно, но в следующий раз выбирай сеновал — недалеко, и в сено можно зарыться в случае чего, — успокоил я Екатерину, и тут мы вышли к тому самому охотничьему домику, о котором она говорила.

Опершись на коновязь, я подождал, пока княжна привяжет Цезаря и ослабит подпруги. Стащить тяжелое седло у нее просто не хватало сил. У коновязи стояла кормушка с овсом и вода, так что я перестал волноваться за коня, к которому испытывал в последнее время большую привязанность, и позволил увлечь себя в небольшой домик.

На обстановку мне было плевать, главное, что там было тепло. Но на одну деталь я все-таки обратил внимание: на столе лежала пурпурная роза на длинном стебле. А граф-то, оказывается, романтик. Розу вон где-то надыбал, только не дождался любимую, кретин. Нет чтобы встретить. А если бы я мимо не проезжал? Догрызал бы сейчас волчара то, что от Екатерины Долгорукой осталось.

Оставив мысли о возлюбленном княжны, я все же огляделся, хмыкнул, рассмотрев огромную кровать, с самой настоящей периной и белыми простынями. Прямо гнездышко для первой брачной ночи, а не охотничий домик.

В доме присутствовала вода, которой я смыл кровь с кинжала и с кистей рук. Предстояло самое главное.

— Катя, мне надо камзол снять и сорочку, чтобы рану перевязать. Вот только сорочка у меня шелковая, на бинт не сгодится.

— А я сейчас помогу, только тряпицу подходящую добуду, — она снова очень мило покраснела. Очень скоро я понял почему. Подходящей тряпицей оказалась нижняя юбка, хлопковая и действительно хорошо подходящая для бинтов.

Распустив юбку на длинные полосы, воспользовавшись моим кинжалом, Екатерина подошла ко мне, чтобы помочь стянуть камзол. Я уже расстегнул пуговицы, но стащить его мне не позволяли ни раненое предплечье, ни все еще болевшая правая рука. Княжна уже взялась за правый рукав, чтобы сдернуть его с руки, но я остановил ее.

— Стой, подожди. Ежели сейчас сдерем, кровь снова пойдет. Надо приготовиться сразу, чтобы рану затворить. Здесь имеется что-нибудь крепче вина?

— Не знаю, — Екатерина растерянно огляделась по сторонам. — Сейчас погляжу. Вот есть бренди.

— Пойдет, тащи сюда.

— Зачем? — Екатерина поднесла мне бутылку.

— Как это зачем? Сейчас я глотну для храбрости, чтобы сильно не орать, затем — чтобы уменьшить боль, ну а потом просто так, чтобы весело стало. Ты тоже глотнешь, не посмеешь же приказа государя не исполнить, ну а потом я начну приставать к тебе с неприличными целями.

— Чего? — княжна попятилась, глядя испуганно.

— Шутка, — я вздохнул. — Не буду я тебя поить, мне соображающие женщины по вкусу. — Видя, что она не успокаивается, я добавил: — Да не буду я к тебе лезть, успокойся. Мне этот бренди для другого нужен. К тому же у меня обе руки болят, так что ты без труда отобьешься, ежели сама не захочешь… Ай. — Екатерина поняла, что я ее подкалываю, и сердито сдернула рукав камзола с правой руки. — Вот какие же женщины все-таки бессердечные создания.

Когда дошло до левой руки, рана, которая уже слегка затянулась, закровила снова. К тому же и сорочка, да и камзол прилипли к ней, и их пришлось отдирать наживую. И если с камзолом все прошло довольно гладко, то вот сорочка, похоже, прилипла к ране намертво. Открыв пробку зубами, я плеснул на рану бренди, чтобы немного размочить прилипшую ткань, и чуть сознание не потерял от боли. Стиснув зубы так, что почувствовал во рту привкус мела, я стоически терпел, пока побледневшая при виде раны княжна стаскивала с меня сорочку. Перехватив предплечье чуть выше укуса, я прошептал:

— Ремень сними и в рот мне засунь, а то я без зубов останусь. — Находящаяся на грани обморока княжна весьма неумело стянула с меня ремень, постоянно касаясь холодными руками обнаженного живота, заставляя тем самым сокращаться мышцы. Екатерина держала в руках ремень и явно не знала, что с ним делать. — Да сверни ты его уже и засунь мне в рот.

Когда мои зубы сомкнулись на коже ремня, я без дальнейших колебаний плеснул на рану бренди и, застонав, откинулся на кровати на спину, мыча что-то малоразборчивое. Из глаз брызнули слезы, а стоящая рядом с кроватью Екатерина прикусила тыльную сторону ладони и смотрела на меня с нескрываемым ужасом. Почти минуту руку терзала страшная жгучая боль. Когда же она перешла в слабые мышечные подергивания, я сел и снова плеснул на рану бренди. На этот раз жгло не так сильно, вполне можно было терпеть. К счастью, кровь прекратила течь, и можно было бинтовать. Все равно большего я в этих условиях сделать не мог.

Екатерина забинтовала руку достаточно туго, намотав на нее почти всю свою юбку. После этого она встала и приложила руку к груди.

— Мне дурно, — сообщила она и побежала на улицу, где, судя по звукам, ее вырвало. Но девчонка молодец. Сначала все довела до конца, а потом уже блевать побежала.

Когда она вернулась в дом, я лежал на кровати, задумчиво разглядывая деревянный потолок.

— Как-то странно все это, — проговорил я. — И почему нас никто не ищет?

— Ищут, только в лесу. Опосля, когда на волка наткнутся, или на мою дурную кобылу, поймут, что сюда надо бы двигать.

— Ложись, — я похлопал рукой по перине рядом с собой. — Нам поспать надобно. Вдруг до волка искатели не доберутся, ночь все-таки на дворе. Тогда нам с утреца самим придется домой добираться.

Екатерина с сомнением посмотрела на кровать, потом на меня, и, вздохнув, все-таки легла на самый краешек. Руки в покое перестали донимать болью, и я даже не заметил, как заснул.

— Катька! Ты что натворила, курва! Сама императрицей стать вознамерилась? — пронзительный женский голос вырвал меня из крепкого сна. Не понимая, где я нахожусь и почему кто-то орет над моей постелью, я приподнял голову, сонно щурясь и пытаясь сообразить, что происходит. Почувствовав на плече какую-то постороннюю тяжесть, я скосил глаза в ту сторону. Екатерина Долгорукая во сне, видимо, замерзла и, ища тепла, подкатилась ко мне под бок, использовав мое плечо в качестве подушки. Подушка так себе была, твердая, к тому же она отлежала мне плечо, и его теперь словно иголками прокалывало. А Джейн Уорд