Тамбовом. Лагерь от работников потребкооперации. Мама работала в это время продавцом в нашем деревенском магазине, в Красном Кусте.
Лагерь был в лесу, настоящем, сосновом. Впервые пришлось увидеть, после степей-то, такую красоту и подышать совсем другим воздухом. Но речь не о том. Когда я приехал из лагеря, дома мне сказали, что приезжал дедушка, жалко, что, мол, не застал его. Он на гармошке нам играл, там научился.
У нас была гармошка, «хромка». Заработал на неё брат Миша, устроившись летом в нашем совхозном отделении наездником на лошади при подтаскивании волокуш соломы для стогования. Получил деньги. В это время у нас оказался каталог товаров, которые можно было заказать по почте. Тогда, при Н.С.Хрущёве, вошла в моду рассылка по деревням таких каталогов. Вот так и заказали гармошку «хромку». Получили эту посылку, в которой вместе с гармошкой был и самоучитель. Мы с братом что-то пиликали на ней. Но ни тогда, ни до сих пор так и не научились пиликать сколь-нибудь вразумительно. Ни он, ни я. У брата с музыкальным слухом были нелады. А у меня хоть и есть какой-никакой музыкальный слух, но тоже нелады, а главное — нет таланта к игре. Одновременно я не могу пальцами разных моих рук перебирать клавиши с двух сторон гармошки. В конце концов, пальцы начинают все действовать одинаково, как на голосах, правой рукой. А вот мой и Мишин друг, Саша Незнанов, практически сразу стал играть на этой гармошке. Да как ловко у него это получалось!
Как, впрочем, потом оказалось, что то же самое было и с приезжавшим дедушкой. У него тоже с музыкальным слухом были непорядки. Это, вероятно, для мужчин нашего рода, со стороны Чекалиных и Барановых, врождённое. Никого не знаю, кто бы что соображал по музыке. Я даже не говорю, что на чём-то сыграть, мы все, я имею в виду только мужской пол Чекалиных-Барановых, и спеть-то не мастаки. Да и из женщин-то, кто на памяти, я кроме тёти Тони, сестры отца, пожалуй, и не назову. Тётя Тоня была весёлая, плясунья, хороший организатор компаний. Я думаю, что в этом она пошла в свою тётю, сестру дедушки Васи, Марию Васильевну, которая была «сходатой» (свахой) во время дедушкиного сватовства. Ничего не скажу, но за праздничным столом у Чекалиных, в Серебряно-Прудских местах, очень много пели и плясали. Помогала тут чаще всего жена дяди Пети, Фаина (Фёкла) Ивановна. Добавили много такого же родня по линии жены брата Миши, которые прибыли сюда из Белоруссии. Словом, песни у нас пели все, кому не лень, а наша родня — только на подхвате, но с большим удовольствием. Поэтому и понравилась потом Марина, которая очень любит петь и хорошо поёт. Бабушка Вера, помню, прямо обмирала от её пения. Особенно от песни «Ой, мороз, мороз!» Бабушка говорила, что прямо мороз по коже от этой песни…
Но возвращусь к дедушке с гармошкой. Дедушка-то у меня был один, Василий. Которого помню. Второго дедушку я тогда и не знал, потому что не видел никогда (он, дедушка Серёжа, отец мамы, погиб на войне в середине февраля 1945 года). Но тот дедушка, которого я знал, умер, в 1958 году, словом, совсем недавно по сравнению с 1962 годом. Я не мог понять, как это получилось, а уж большой был, сам-то, почти тринадцать лет. Вот, лес тёмный! А больше-то о нём, о дедушке, ничего не сказали, дальше о нём — тишина. И уже попозже сказали, что это был дедушка Петя, бабушкин брат, бабушки Веры. Но бабушкиных братьев я всех знал по именам, о них часто говорили: Степан, Прокофий, Осип. К приезду «дедушки» Осип уже умер, в начале зимы (первых месяцев) 1962 г. Да и письма я тогда писал за бабушку, в перечислениях имён Петра никогда не было. Все её братья жили в деревне Петровская. И что-то прояснилось уже совсем через большое время, после 1965 года, когда семья наша переехала в Московскую область, как раз в ту деревню, Яковлевское, Серебряно-Прудского района, где и жил тот самый дедушка. Правда, жил он в деревне рядом, в Шишково, через мост. Но это так рядом, что можно считать, что деревня одна. Как у нас, в Тамбовской, Красный Куст и Свободный Труд, или Верблюдовка и Путь Правды. Звали мы его не дедушкой, а дядей Петей, хотя дядей был он моему отцу, поскольку бабушке был родным братом…
Как оказалось, у бабушки Веры было четыре брата и сестра. Самым младшим из братьев был Иван, 1910 или 1911 года рождения, моложе бабушки на 14–15 лет. В 1929 г., практически в конце НЭПа, когда стали переходить к другой политике в экономике, семью их раскулачили, больно богатыми стали своим трудом. Бабушка в это время уже жила в Красном Кусте, как раз год назад семья дедушки Василия переехала на новое место жительства. Ивану в то время было 16–17 лет. Когда пришли раскулачивать, то стали забирать практически всё, что попадалось под руку. Даже из-под лежачей тогда больной их матери, Евфимии Андреевны, парализованной, выдернули перину так, что больная упала на пол. Иван не стерпел и оттолкнул красноармейца. За такое сопротивление власти его арестовали, быстро судили и приговорили к расстрелу за сопротивление власти, помятуя, вероятно, недавние тамбовские события 1920–1921 гг., при которых расстреливали очень много (об этом можно посмотреть здесь же, в главе «Чекалин Михаил Васильевич»). Но ему удалось убежать. Приговор остался, естественно, в силе. Даже теперь и для двух расстрелов хватало, с побегом-то. Но куда подевался этот Иван Иванович Баранов — долгое-долгое время никому не было известно. Знали в семье, что, возможно, жив, поскольку искали его, наведывались и в семью. Но так ничего и не было известно. Потом стали думать, что погиб где-нибудь. А он сумел скрыться. Его арестовывали, но ему удавалось каждый раз убегать. Потом уехал далеко от этих мест куда-то в Среднюю Азию, потом — в Сибирь. Приобрёл чужой паспорт. Но поскольку был абсолютно неграмотным (так и остался полностью неграмотным на всю жизнь), то паспорт ему достался с нельзя сказать, чтобы уж совсем незаметной фамилией — Счастливый, Пётр Селивёрстович. А попроще, у нас в деревне, он звался Петром Семёновичем. В этих документах был записан другой год рождения, 1908-й. Вместо положенного 1910 или 1911 (уж теперь я и не знаю, какой из них) при рождении и крещении Баранова Ивана Ивановича. Паспорт ему достал его же товарищ по несчастью и бегам. Просто сказать достал, скорее