— Гнатюк на "Яке" убился, — степенно отвечал Иванов. — А это – "лавочка".
— Не вижу разницы, — грустно смеялся Лешка и снова лез смотреть и ковырять раздетые крылья.
Сразу вспомнился июньский случай, когда в полку на двух "Яках" обнаружилось отставание обшивки. Тогда все истребители были проверены и дефектные надолго исчезли в недрах ПАРМа. Сейчас, похоже, грозило что-то похожее.
— Ну как такое может быть? — приставал Ильин к Щеглову. — Ведь приемка же есть? Как она принимает? Почему нам такое суют? Помню, в апреле партию из Саратова, перегнали, так с них техсостав потом неделю не слазил. Дефектов тьма была.
Щеглов пытался отшучиваться, но на него наседали все сильнее…
— Ну поймите же, — отбивался он. — В тылу ведь тоже не сахар. И рабочих опытных мало, и в цехах женщины с детьми работают и другое… Много другого. Вот, в первом квартале у нас было – на Саратовскую ТЭЦ топлива не завезли. Ведь его обычно по Волге баржами привозили, а тут Сталинград… и весь первый квартал перебои жуткие и с теплом и электроэнергией. А план по самолетам ведь никто не отменял – фронту вынь да положь. Вот и изворачивались как могли. Те же бензобаки пришлось протектировать холодным способом вместо вулканизации. С сушкой и окраской хуже – без тепла как просушить? Вот тебе и нарушение технологии… Но ведь сделали же! Дали самолеты! В цехах каждый пятый больной, на аэродроме вообще больше половины механиков слегло. Но дали же!
Щеглов помолчал, и виновато добавил:
— А потом началось! Обшивка на машинах отстает, коробится, баки текут, по заклепкам отпотевают. Несколько катастроф было, аварии. Летом "Яки" целыми полками на ремонт вставали – бригады выезжали, в войсках брак исправляли. А виноваты военпреды-сволочи продавшиеся. Ага! Помню, на заводе, в столовую идти стыдно было – мальчишки из цехов голодными глазами провожали. Вот так вот…
Разговоры после этого как-то стихли. Но все истребители в полку проверили…
…Вечером он гулял с Таней. Бродили по роще, по оставшимся от пионерлагеря дорожкам, засыпанным белым песком. Мимо фундаментов сожженных строений и, словно на потеху, уцелевших гипсовых статуй пионеров. К вечеру распогодилось, туман исчез, и с ветвей срывались звонкие капли, наполняя прогулку шелестом и глухим стуком. Нагулявшись по остаткам лагеря, бродили вдоль, низеньких, сваленных из кусков позеленевшего ракушечника межевых оград деревни. Прогулка, как и сам вечер, проходила тихо и спокойно.
— Кто-то дерево порисовал, — сказала вдруг Таня.
Они как раз проходили рядом с двумя тополями, и он тоже увидел, что левое дерево украшает свежевырезанная надпись: "Коля + Зина". Остального неизвестный изобразить не успел, тем не менее, настойчивость резчика удивляла – надпись была вырезана глубоко, и красовалась метрах в четырех над землей.
— Так это Рябченко, наверное. Вот паразит, — он усмехнулся. — Завтра надеру уши.
— Ну, нарисовал, — Таня пожала плечами. — Глупость, конечно, но зачем наказывать?
— Надо! — Виктор подошел и потрогал кору дерева. Захотелось рассказать, как эти тополя подобно маяку в штормящем море, указали ему спасение, показали дорогу на аэродром. Как только благодаря им он, пусть и с ошибкой, но сумел приземлиться. Не стал.
— Давай еще немного и домой, отдыхать, — Таня мягко потянула за руку. — А то весь день в этом штабе… хоть воздухом подышу. Ты, кстати, не заболел? Выглядишь уставшим и опять хромать начал.
— Еще минут пять, и пойдем! — он уселся на бревно, привалившись спиной к шершавой, неровной коре тополя. Сразу стало клонить в сон.
Она уселась рядом и затихла, изучая проступающие в разрыве облаков звезды. Темнело все сильнее. Роща обратилась большой серой горой, деревня исчезла в серой тени, лишь беленые стены хат все еще выделялись в ночи.
— Звезда упала! — заявила вдруг Таня, изучая небо. — Загадала! Загадала! — она улыбнулась и неожиданно спросила. — Витя, а у тебя есть мечта?
— Мечта? — задремавший Саблин на несколько секунд оторопел. — Мечта…
— Сложно с мечтой, — он ответил не сразу. — Тут выжить надо. Да и вообще, зачем мечтать, когда надо делать? Ставить цель и ее добиваться. Только цель стоящую! Такую цель, чтобы шапка падала. Чтобы потом в каждом учебнике написали. Только… страшно это… страшно и непонятно. Не знаешь, с какого конца подступить, как за нее браться. Не там возьмешься, и мокрого места не оставят. Сотрут, ни следов, ни пыли не будет. Да… вот поэтому и остается мечтать…
— Ты о чем? — Таня забеспокоилась.
— Не обращай внимания, — устало отмахнулся Виктор. — Умотался сегодня, вот и несу ерунду всякую.
Он тяжело привалился к холодной коре тополя. Почему-то относительно теплый вечер показался сырым и холодным. Захотелось вернуться в тепло своей клетушки. Огороженный фанерой, угол летного общежития Виктор буквально зубами выгрыз из Шубина. Маленький, два на три, слышимый насквозь, зато свой собственный. Куда сейчас можно прийти, забраться под теплое одеяло, да на Таню.
— А какую цель поставил сейчас? — лукаво спросила она. — Я так понимаю, что меня ты добился. А дальше?
— А дальше страшно, — хрипло ответил Виктор. — Я не знаю, как дальше. Оно и так уже измочалило… Как будто червь изнутри грызет, подтачивает, отравляет. Требует… требует делать, требует менять, требует рассказывать. Чтобы потом лучше было, чтобы безопасно, чтобы сытно… Только страшно. Не знаю, как за это браться, к кому идти.
— Витя, ты чего, — Таня отшатнулась. — Что с тобой? Ты заболел?
— Не знаю, — он обреченно вздохнул. — Перенервничал, наверное… пойдем домой!
Из-за плохо тянущей трубы по землянке витал горьковатый дымок, смешиваясь с табачным смрадом, он висел в воздухе сизым туманом. По ногам рассевшихся по лавкам летчиков терлась Дуська. Было сухо, тепло, спокойно. В углу расселся Зайцев, пытаясь настроить, терзал струны невесть-где раздобытой гитары. По столу шлепали истертые, замызганные карты – Ларин и Котом сошлись в "Дурака". Рябченко развалился у печки, вытянул ноги, пытаясь просушить угодивший в лужу унт. Улитка с Самойловым сошлись в шахматы, собрав вокруг остальных.
— С вольтов, вольтов заходи, — пряча улыбку в разросшихся усах, подзуживал Славка своего оппонента.
— Ось тебе вольты! — Сергей шлепнул по столу червовой девяткой. — Ось тебе ще!
— А я вот так!
Зайцев закончил возиться с колками и ударил струнам и тут же заиграл что-то красивое, печальное.
— Тише там! — Виктор с неудовольствием оторвался от книги, — расшумелись. Дай-ка. — Он забрал у ведомого гитару, звякнул по струнам. Пальцы действовали неуклюже, но действовали, получилась вполне осмысленная мелодия. Захотелось вдруг спеть. Спеть свое, родное… Победно оглядев свое воинство, Виктор прокашлялся:
— Сейчас я вам исполню. Вы такого и не слышали.
Он ударил по струнам и запел. Запел стараясь изо всех сил. Получилось! Его летчики слушали, округлив глаза, и никто не смеялся, никто не критиковал. Это… это был успех!
Белый снег. Серый лед.На растрескавшейся земле.Одеялом лоскутный на ней –Город в дорожной петле.Закрывая небесный свет.А над городом – желтый дым,Городу две тысячи лет,Прожитых под светом ЗвездыПо имени Солнце...
И две тысячи лет – война,Война без особых причин.Война – дело молодых,Лекарство против морщин.Красная, красная кровь –Через час уже просто земля,Через два на ней цветы и трава,Через три она снова живаИ согрета лучами ЗвездыПо имени Солнце...
И мы знаем, что так было всегда,Что Судьбою больше любим,Кто живет по законам другимИ кому умирать молодым.Он не помнит слово "да" и слово "нет",Он не помнит ни чинов, ни имен.И способен дотянуться до звезд,Не считая, что это сон,И упасть, опаленным ЗвездойПо имени Солнце...
В. Цой "Звезда по имении Солнце"
Ларин не выдержал первым. Он закашлялся, заперхал, затряс плечами. Лицо его сделалось красным, на глазах выступили слезы.
— Командир, — застонал он. — Командир, не надо. Ну, пожалуйста. Ты уж извини, но это… — он согнулся пряча лицо и беззвучно вздрагивая.
— Я учора Дуське на хвост наступыв, — мрачно добавил Кот. — Вона так же орала…
— Дурни, — обиделся Виктор. — Ни хрена вы не понимаете…
— Мабуть так! — Сергей, нимало не смущаясь, заглянул в карты Ларину.
— Хрен с вами, — Саблин бросил гитару и злобно сопя, полез за папиросами.
Некоторое время в землянке было тихо, потом Кот, с довольным клекотом швырнул на стол последнюю карту.
— Як я тэбэ, а? Хе-хе-хе. Казав же: — нэ сидай грать с бацькой!